Сейчас улица Эвеше вовсе не казалась темной или сумрачной. Мило заметил, что метрах в пятидесяти отсюда она расширяется, уступая дорогу солнцу.
Торговые ряды на площади Ланш, осененные первой зеленью распускающихся деревьев, уже ломились под тяжестью апельсинов, лимонов и цветной капусты.
Часовщик и его юный спутник быстро миновали площадь и вышли на улицу Фонтэн-де-Ван. Она была такая тихая, такая умиротворенная, что невольно напоминала самую обычную деревенскую улицу. И очень короткая. Казалось, будто она специально отсечена каменным парапетом, над которым властвовало голубое небо.
— А что в конце улицы? Море? — спросил Мило.
— Да. А этот каменный парапет отгораживает внутреннюю гавань и бухту Жолиетт. Ты еще это увидишь. Сначала зайдем ко мне. Это совсем рядом.
Действительно, «мастерская» мосье Сольеса походила скорее на лавчонку, чем на мастерскую. Единственное имеющееся окно служило своеобразной витриной, а над ним можно было прочитать:
Е. СОЛЬЕС, часовщик
Продажа, покупка, ремонт
С десяток самых разнообразных часов, прикрепленных к перекладине окопной рамы, висел за этой «витриной». Старик распахнул дверь, и Мило вошел в тесную комнатушку, большую часть которой занимал громадный застекленный шкаф, битком набитый разной разностью — стенными часами, будильниками, карманными часами, всякими деталями от часовых механизмов.
Все стены были увешаны полками с ящичками, и на каждом из них белела полустершаяся этикетка.
На углу стола, как раз напротив окна, работал напарник папаши Сольеса, о котором он говорил уже Мило. Он склонился над часами: в одной руке у него был маленький пинцет, в правом глазу — лупа, очень похожая на монокль.
Услышав, что дверь отворилась, он положил лупу на стол, и повернулся.
Это был молодой человек лет тридцати, чисто выбритый, с тонкими чертами лица и красивыми, немного грустными глазами.
— Добрый день, Фиорини, — поздоровался с ним Сольес. — Вот взгляните — это тот самый мальчуган, малыш Мило, которого мы вчера вечером поджидали. Отец отправил его на три месяца к сестре в Марсель, а сестра-то уже уехала! Ума не приложу, как с ним поступить! Досадно, что у нас нет свободного времени, а то бы сделали из него часовщика. Теперь ты видишь, Мило, где я работаю. Вот здесь-то я и разбираю и снова собираю все эти колесики, винтики, пружинки в часах. Должен тебе сказать, что у нас прекрасная профессия! Часовщик должен обладать терпением и вкусом к тонкой работе. Когда попадает тебе в руки какой-нибудь великолепный старый хронометр — как, например, сейчас у Фиорини, — то, работая над ним, получаешь несказанное удовольствие! Верно, Фиорини?
