— Ничего? Живём как собаки, а Седьмой и того хуже!
В это время чумазый Седьмой, сидя у двери, сосредоточенно доставал из носа козявки и, отправляя их в рот, громко чавкал.
Третий инстинктивно возненавидел Янов. Особенно Ян Лан. В этой девчонке переродилась злая ведьма, говорил он. В первый раз Второй только молча посмотрел на него. Второй раз Третий сказал это, когда они встретили Ян Лан на улице. Второй и Третий шли воровать уголь и столкнулись с Ян Мэном и Ян Лан. Увидев мешки, Ян Мэн спросил, куда это они собрались.
— За углём, — уклончиво ответил Второй. «Собирать» или «воровать», он не уточнил.
— Помощь нужна? — спросил Ян Мэн. Ян Лан тут же дёрнула его за рукав:
— Зачем ты? Там ужасно грязно!
Лицо Третьего, казалось, окаменело.
— Ну, я пошёл! — сказал он.
— Я тоже! — буркнул Второй и поспешил за братом.
Когда они отошли, Третий выругался:
— Чёртова ведьма!
Второй остановился, глаза его налились бешенством.
— Это уже второй раз. Скажешь в третий, ты мне больше не брат! — голос Второго дрожал от ярости.
Третий был просто ошарашен, ему стало ужасно обидно.
— А что я сказал? Ну что я такого сказал?
Спустя какое-то время учительница узнала про «ужасно грязно» и велела Ян Лан извиниться. Ян Лан, весело глядя Второму прямо в глаза, произнесла:
— Прости, пожалуйста! — а Второй стоял весь пунцовый.
Потом он повернулся к учительнице и пробормотал, мол, на самом деле в тот день они с братом ходили воровать уголь. Учительница ничего не сказала, только вздохнула, но так тяжело, что сердце Второго словно придавило камнем, до боли. Тот вечер он провёл за уроками, но мысли витали где-то далеко. Когда он собрался уходить, учительница впервые за всё время проводила его до самой двери и вышла с ним на улицу. В лунном свете асфальт казался белым. «Послушай, я знаю, что твоей семье трудно живётся, но человек даже в бедности должен быть твёрд характером. Ты должен это понимать». Второй через силу кивнул.
Вот только зря он передал эти слова отцу. Тот разъярился так, что грохнул бутылку с водкой об пол.
— Что, значит, мы не тверды характером, по-ихнему? — орал он. — Пусть поживёт немного, как мы, вот и узнает, почём её «твёрдость».
Второй боялся слово вымолвить.
— Если ты ещё раз пойдёшь к этим Янам, к этим баранам вшивым,[18] я тебе лично ноги переломаю!
— Хорошее дело! — вмешалась мать. — Они, между прочим, благодаря нам хорошо живут, нам, рабочим! Пьют нашу кровь и жиреют!
— Они врачи, не капиталисты! — возразил Второй.
