Второй залился краской и долго боялся глаза поднять. Никто его больше не ругал, но с того дня он перестал сквернословить в доме Янов.
Учительница читала ребятам «Буревестник» Горького, «Лунный свет в пруду с лотосами» Чжу Цзыцина и «Божественную комедию» Данте Алигьери. Однажды в субботу выдалась красивая лунная ночь. Серебристый свет просачивался в окна сквозь кроны деревьев и ложился бликами на стены и пол. Ян Лан уговорила всех выключить в комнате лампы, чтобы светила только луна, и включила приёмник на полную громкость. Комнату заполнила нежная музыка, и Ян Лан босиком, в белом платьице вышла вперёд, встала лицом к окну в лунные лучи и тихонько запела:
Я вижу сквозь слёзы свою уходящую юность,
Чреду унижений и слёз и сплошных меланхолий.
И прошлого тень неотступно летит надо мною.
Куда ни бегу — надо мною тяжёлые крылья.
И справа, и слева — хватает, за волосы тянет,
А я отбиваюсь — и слышу пронзительный голос:
«Ты знаешь, кто это тебя и хватает, и тянет?»
«Наверное, смерть», — я кричу. И с серебряным звоном
Я слышу, как голос ответил: «Не смерть, но Любовь!».
[17]Последняя фраза была встречена дружным смехом. В комнате снова зажгли свет. Всех захватило чудесное представление, Ян Мэн даже в пляс пустился, распевая: «Ай да Ланлан! Ай да Ланлан!»
Второй был очарован белым силуэтом, кружившимся в лунном свете. С каждой строчкой стихотворения его сердце сжималось, будто что-то тянуло изнутри, а на поверхности появилась прекрасная надпись: «Не смерть, но Любовь!» В ту секунду, когда бурные аплодисменты стихли, Второго вдруг охватила печаль, безмерная, безграничная, поднявшаяся откуда-то из самых глубин его существа. И с тех пор источник печали в его душе никогда не иссякал, вплоть до самой смерти. Последним вздохом Второго было: «Не смерть, но Любовь!» — после этих слов его голова навсегда склонилась на грудь. Глаза ему закрыл Ян Мэн. В его глубоких впадинах плескалась такая боль, какую никому не дано было понять.
Второй начал по-настоящему стараться. Под предлогом занятий он стал почти каждый день проводить у Янов. Стоило ему переступить порог этого дома, как тревожно стучавшее сердце сразу успокаивалось и начинало биться ровно.
Это совсем не нравилось Третьему. Он сам не хотел учиться и считал, что Второму знания тоже ни к чему.
— Посмотри на отца — нигде не учился, и ничего, живёт не тужит! — говорил он.
— Ага, зато детям живётся весело! — возражал Второй.
— Очень даже, так по мне.
