Роза все еще блуждала в темноте, и на нее давила усталость.
— Что вы там шепчетесь? — спросил Онни. Его начало волновать то, что жены располагают бо́льшей информацией о его состоянии, чем он сам. Возможно, он пока еще не совсем устойчиво стоит на стороне жизни.
«А еловые иглы? Я не вполне понимаю…» — путалась в мыслях Роза.
Три человека были брошены в блендер, перемолоты и выкинуты наружу без каких-либо координат, обессилевшие, чтобы сразу же встать на ноги и брести, шатаясь, куда глаза глядят. Цветочный горшок. Запасной ключ. Лужа на ковре в прихожей. Запах мороза.
ВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦА ОННИ ПОЧТИ НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ, однако внутри него что-то подрагивало. Он лежал в больничной кровати, все еще изнуренный после тяжкого испытания, и его правая нога беспрерывно болела. Он с большим трудом, из последних сил тащился из леса и за время пути до дома полностью изнемог. На оборванном листе на стене, как ему показалось, он разглядел свое собственное фото. Лист размером А4, портрет, слово НАЙДЕН и номер телефона. Онни засунул бумажку в карман. В больнице, несмотря ни на что, ему было относительно комфортно. Постель была чистой, молчаливый и дружелюбный медбрат заботился о нем, никто ни о чем не спрашивал, не понукал, ничего не требовал. Обстановка была стерильной, что всегда плюс, предметы — стальными.
Теперь в ногах его кровати стояли, однако, две жены. Они казались почти идентичными, у них почти не было различий, кроме таких: у одной были короткие светлые волосы, у другой — темные длинные. Одна была высокой, другая — среднего роста. Одна носила очки, другая — нет. Но в целом они были практически одинаковыми. И у обеих были медальоны.
Это было необычным, однако Онни рассматривал других людей не как изображения, у которых есть наружность, а лишь как типажи, части экспозиции, принимающие определенную расстановку. Так, сотрудники были сотрудниками, то есть точно такой же группой, как и аналогичные им. В жизни Онни женщины были одной из групп. Была в его жизни женщина или нет, Онни было все равно, какая она. Исключение составляла определенная мягкость, которая, по его мнению, должна наличествовать. И улыбка. И чтобы не была пустой болтушкой.
Теперь Онни надеялся, что женщины как можно быстрее отойдут от его ног и вообще исчезнут из палаты. Онни предпочитал никогда не встречаться ни с кем глазами, если, конечно, это не было его выступление для людей перед телекамерой. По сравнению с объективом телекамеры в глазах было что-то слишком разоблачающее, интимное и проницательное, а сейчас вызывающе смотрящих пары глаз было одновременно две. Однако же все прошло сносно. Женщины не задавали каких-то мудреных вопросов, а только просто поинтересовались: «Как самочувствие?», «Как кормят?», «Хорошо ли относится к тебе медперсонал?», «Почему у тебя смола в волосах?» Ему не нужно было отвечать, он же был пациентом.
