Прошлой ночью кто-то лихо ограбил их. Поставили сетку, драную-драную, по-над бродом за Явтуховым садом. Утром пошли — сетка куда-то исчезла. На песке у самого выброда чешуя разбросана и жабры с запекшейся кровью. Каждая чешуйка с медный пятак и блестит, как начищенная. Поживился кто-то.
Сами ребята недавно сняли эту сетку у деда Кравца с тына. Он ее выбросил за ненадобностью, помидоры да огурцы ею от цыплят отгородил. Глупые цыплята путались в ней и отчаянно пищали. А теперь в нее караси ловились, да еще какие! Уж коли чешуя по пятаку, то карась не меньше сковородки.
Васька и Антон, увидев такое разорение, опустились на заслеженную гусиным стадом траву.
— Надо же, на такую рвань позарились, — сказал, наконец, Антон, удивленно взглянув на Ваську. — Неужто она кому такая нужна? А мы с тобой этой сеткой еще ого-го сколько поймали бы!
— А, может быть, ее не унесли? — высказал догадку Васька.
— Почему?
— Может быть, она заколдованная.
— Сам ты заколдованный. Вечно ты, Вась, бабусины байки рассказываешь. Ну, с чего ты взял, что сетка может быть заколдованной? Сколько тебе говорить! Это даже стыдно такие балачки вести в наше время. Ну, что ты такой? Если хочешь знать, я тебя когда-нибудь в школьной стенгазете колдуном нарисую. Честное пионерское. Да ты не сопи, давай поскорее сгребай в кучу… Ну и балаболка же ты, Васька.
— А я, если хочешь знать, — закипятился вдруг и покраснел белобрысый Васька, — во как уверен! Деду Кравцу скоро под сто годов, а он на ветряке почти день и ночь работает. Бабуся говорила, что он бессмертный, — работа его заколдовала. А сетку эту мы у кого с тына сняли? У него. Вот тебе и тпру-у и но-о. Как батя мой говорит, слезай — приехали.
— Я про мельника не такое слышал и то молчу. Потому что, потому, нет хозяина в дому. — Антон показал язык, заострив его красненьким перчиком. Да еще и поскреб висок серым от песка пальцем.
— Ничего ты не слышал, — обиделся Васька и в отличие от Антона показал куцый язык.
— Не слышал? Я б тебе рассказал, да только ты потом спать не будешь.
— Почему?
— Да потому, что ты родился с дрожью в коленках.
— Как бы не так! Я, если захочу, ничего не испугаюсь.
— Ну поглядим. — Антон, как заядлый спорщик, даже ладони потер. — Значит так, слушай и не моргай, чтоб видно было, боишься ты или нет.
— Давай!
— Давай. Значит так, — начал Антон угрожающим тоном, — как только полночь наступает, дед сычом оборачивается. Садится на самый верх ветряка и охает жалобно-жалобно, как будто человек стонет. Пугает, чтоб никто на мельницу не забрался. А если кто заберется, тот станет тенью своей. И будет тень по земле ходить, а человека как и не было. По этой тени и угадают, кто на чужое добро позарился.
