Филипп Богомилов пошевелился и, с трудом свесив ноги, присел на постели. Первым делом он обеими ладонями отчаянно потёр лицо, после чего потянулся, издав при этом мучительный стон смертельно не выспавшегося человека.
— Чего вы от меня хотите? Ведь я уже говорил, что большую часть наследства — кстати, оно оказалось не так велико, как вы рассчитывали, — я истратил на закупку в Германии новейшего оборудования для своей лаборатории. И я не могу отменить сделку, поскольку деньги уже перечислены в берлинское отделение «Дойчебанка»!
Слушая своего пленника, Морев всё больше каменел, словно бы исполняясь неистового гнева. Это заметили его подручные и беспокойно переглянулись. Сильно побагровев, он всё же сумел сдержаться, хотя следующую фразу процедил ужо с откровенной злобой, сквозь зубы:
— Как же ты, буржуазный прихвостень, посмел обмануть доверие партии и своих товарищей? Или ты не знал, для чего тебя и Семёна подсылали к этим купеческим барышням? Или тебе не говорили, что деньги, которые вы должны были получить в качестве приданого, предназначались на дело революции?
От него исходила такая вибрирующая энергия ярости, что Богомилов испуганно раскрыл глаза, из которых мгновенно улетучился всякий сон.
— Ты знаешь, что бывает с теми, кто предаёт интересы партии? — Этот вопрос оказался не менее грозным, чем наставленное дуло пистолета, поэтому Филипп непроизвольно содрогнулся. — Что молчишь, предатель?
Последняя фраза была явно рассчитана на то, чтобы окончательно сломить волю пленника, однако, как ни странно, произвела обратный эффект. Богомилов вдруг расправил плечи и прямо взглянул на собеседника.
— Вы не смеете называть меня предателем, — медленно, но отчётливо проговорил он, — поскольку я не давал партии никаких обещаний по поводу того, как стану распоряжаться деньгами. Да, вы много рассказывали об интересах угнетённого пролетариата, но, по моему скромному разумению, наука служит всему человечеству, а потому её интересы намного выше! — При этих словах Филипп увидел в глазах Морева такой злобный огонь, что отшатнулся к стене. — Впрочем, — упавшим тоном добавил он, — я, разумеется, готов пожертвовать определённую сумму ради будущей революции.
— Вот это другое дело, — с усмешкой заявил Морев. — И, если речь идёт о ста тысячах золотых рублей, то я готов отпустить вас прямо сегодня.
— Но у меня нет таких денег!
— Придётся позаимствовать их у жены или уговорить её продать свои драгоценности.
