Четыре часа утра.
Лишь с трудом можно угадать линию горизонта по белесой полоске рассвета, чуть разогнавшего ночную тьму. Марта спит. Знакомый aромат, aромат кофе вдруг напомнил мне, что оказалось достаточно всего полуторa месяцев, чтобы Рони отступило куда-то в глубь веков.
Капитан второго ранга пришел за мной. B желтоватом свете фонаря он показал мне сначала на карту, потом на горизонт, вернее, на эту туманную белесость:
-- A теперь-то вы сможете ориентироваться? С закрытыми глазами!
Каждому пункту мрака я даю имя: вот Вильмомбль, вот Нейи...
-- Благодарю вас. Я ведь в крепости только со вчерашнего дня. До того дела, в пятницу, был в Иври.
-- До битвы в Шуази? Тяжело пришлось?
-- Просто бойня, и главное -- все напрасно.
Бимва при Шуази -- самая серъезная с начала осады. Армиллерия, nexoma, мобили -- все шли в амаку, смиснув зубы. Шли с яросмъю в сердце. Прорвали линию неприямеля. Пруссаки omcмупили do самого Шуази-ле-Pya, ux ключевой позиции, ибо это обеспечивало связь между генералъным шмабом npуссаков, paсположенным в Версале, и дорогой на Германию, но и для нас эма позиция може была cмрамегически крайне важной: взямь Шуази -- означало открымъ пумь часмям подкрепления, формировавшимся в провинции. Казалось, досмамочно одного щелчка... Ho не mym-mo было! Omcмупление, омкам на исходные позиции, причем нас no пямам преследовали оправившиеся от удара npуссаки.
Густые, очень длинные бакенбарды с проседью обрамляют загорелое лицо, все в легких морщинах -- так после паводка трескается под жарким солнцем во всех направлениях ил. Лицо не офицерa, a, скореe, простого матроса. Родом он из Пэмполя, a звать его Ле Ганнидек.
-- Когда вы заметили, что я что-то пшыу, вы подумали, будто я шпион, правда, да?
-- Прусский генеральный штаб еще в шестьдесят седьмом году осматривал во время выставки наши укрепления. За месяц до осады наши газеты помещали подробные карты, причем очень точные. Каждую неделю в бастионах беспрепятственно располагались рисовальщики. Их кроки, печатавшиеся в газетах, в Версале рассматривали в лупу.
Капитан Ле Ганнидек снова углубляется в свои артиллерийские расчеты, a его моряки пьют кофе.
Есть люди, и таких великое множество, для которых еда всегда оставалась неразрешимой проблемой. Для них просто поесть -- удовольствие, a уж поесть как следует -- праздник.
Только им одним ведомо ни с чем не сравнимое блаженство насыщения, это молчание ублаготворенного чрева, эта ни к кому не обращенная улыбка, просто улыбка.
