Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья | страница 48
* № 268 (рук. № 96. T. IV, ч. 2, гл. XIV).[451]
Казалось, все эти люди испытывали теперь ввечеру, когда[452] они остановились посереди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе радостной поспешности стремительного куда-то движения. Остановившись, все как будто поняли, что не всегда будет так весело идти и идти куда-то, что[453] неизвестно еще, куда идут, и что на этом движеньи много будет тяжелого и трудного. Пьер[454] несколько устал, был голоден[455] и неприятное зрелище мертвеца, женщин[456] и всего разорения, которое он видел, было у него перед глазами.[457]
Воспоминание об оставленном солдате и слова капитана тоже неприятно подействовали на него. Но невольно вследствие того, что становилось трудно, он чувствовал себя особенно[458] готовым и мужественным.
Поужинав похлебкой из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорив с новыми товарищами-офицерами — предметом разговора было то же самое, что поразило и Пьера: виденное разорение Москвы и перемена обращения конвойных — Пьер[459] встал и пошел ходить между кострами пленных. Было уж совсем темно. Начинало свежеть, обещая к утру мороз. Яркие звезды высыпали на небе. Справа от дороги поднималось зарево полного месяца. Вблизи, вдалеке,[460] сколько мог видеть глаз и слышать ухо, виднелись костры и слышался[461] гул огромного лагеря.
Полный месяц[462] поднялся выше,[463] и[464] красные огни костров стали бледнеть и как будто тухнуть. Как ни[465] шумно было это огромное сборище людей, тишина ночи, несмотря на их шум,[466] стояла над ними и поглощала их. Как ни странно было это сборище людей, как ни странно[467] враждебны были эти люди между собой, тихая[468] красота этой ночи поглощала их странность и злобу и любовно[469] соединяла их.