— Тебе это только кажется. Ты не сомневайся, веди.
В негодовании я развернулась чуть резче, чем хотела бы.
— Да что вы заладили-то? Не сомневайся, Мика, веди, Мика… Не знаю я, куда идти! Не-зна-ю!
Еще чуть-чуть и я точно ляпнула бы, что последние полчаса мы вообще строго наугад идем.
— Спокойно, — завел шарманку аспирант, но я без того была «спокойна», как никогда.
Страх, до сих пор тщательно заталкиваемый в самый дальний уголочек души вальяжно растянулся, сковав грудную клетку так, что и дохнуть сил не было. А вслед за страхом и отчаяние подтянулось. Оскалилось счастливо, беря под контроль тело и разум, заставляя каждый мускул каменеть, а голову стремительно пустеть.
И верно, какой из меня проводник? Какие внутренние инстинкты? Выдумала себе сказочку, поиграла в героя и хватит. Пора вспомнить, кто я есть на самом деле.
Что было мочи, швырнув рогатину в темноту и едва удержавшись от желания запустить следом мобильник, уже не раз оповестивший о стремительно иссякающем заряде, я демонстративно скрестила руки на груди.
Молодец. Управилась. Вот всегда у меня так. Сначала делаю, потом думаю. Дурная голова!
Бранов ничего не сказал, только снова застонал. Наверняка от тяжести у него уже руки отнялись.
— Ян Викторович, я и правда не знаю, куда идти, — чувствуя раскаяние за совершенно идиотское поведение, пробормотала я. — И можете не пытаться убеждать меня в обратном. Кошкоты, — я поглядела на сверток в шерстяном свитере, — в песках живут, а судя по всему, мы приближаемся к реке, так что… Зря вы в меня поверили.
Бранов вздохнул. Спорить не стал. Наверняка и впрямь был разочарован.
С минуту постояли в тишине. Мобильник, издав предсмертный *курлык*, издох, и темнота тут же обступила со всех сторон. Теперь даже очертания аспиранта разглядеть с трудом можно было.
— Надо же, в какую глушь забрались, — повертела головой я, силясь разглядеть лунные проблески в спутанных ветвях деревьев. — И тихо-то как.
— И правда, — еле слышно отозвался Бранов. — Чересчур тихо.
— Слишком…
Не сказала, просто воздух их легких весь до конца вышел, превращая слова в шелест. Кровь в ту же секунду ударила в голову и ноги.
— Ян…
— Чшш!
Может так тихо и должно быть? Кто ж в чащобе жить станет?
Однако воздух, вопреки моим попыткам убедить себя в обратном, до отказа был наполнен тревогой и страхом.
Закусив губу, я уставилась в темноту. В ушах звенит, и с каждой секундой все громче, будто тишина разрастается, давит, что есть силы на барабанные перепонки.
