Горецкий принял меня без промедления, и мы мило поговорили за чаем. Я рассказал о визите в Париж, показательных операциях, выступлениях. Горецкий слушал, кивая.
— Что ж вы о главном умолчали? — упрекнул, после того как я смолк. — О почетной степени доктора Сорбонны? Первый русский врач, удостоенной такой чести!
Я пожал плечами.
— Не цените вы себя, Валериан Витольдович! — покачал головой лейб-медик. — Я читал о вашем визите во французских газетах, да и наши много писали. Ошеломительный успех. Вы гордость России!
— Будет вам, Афанасий Петрович! — не согласился я. — Прямо уж гордость?
— Не скромничайте! — улыбнулся Горецкий. — Наше медицинское сообщество взбудоражено и хочет вас видеть. Нужно непременно выступить перед коллегами, ко мне уже обратились с такой просьбой. Московский университет по примеру Парижского хочет присвоить вам степень доктора: только не почетного, а действительного. Я это стремление поддержал – заслужили. Столько нового в медицину привнесли!
— Этим занималась группа разработчиков.
— А кто давал им идеи и внедрял в практику? Нет, Валериан Витольдович, не отвертитесь. Если французы оценили, нам грех отставать. Готовьте доклад. Пары дней хватит?
— Пять, — сказал я, подумав.
— Пять так пять, — согласился Горецкий. — Но ни днем больше. Очень хотят вас послушать.
Интересно, почему раньше таким желанием не горели? В смысле собраться, послушать, степень присудить? Заслуженно, к слову. По местным меркам я даже не доктор – академик. Шутка. Знания не мои, их врачи, что сейчас трудятся на фронтах, в клиниках и исследовательских лабораториях по крупицам собирали. Я же их труд присвоил, правда, не в личных целях, а с благими намерениями. Но все равно вопрос интересный. Стоит нашему человеку добиться успеха за границей, как к нему начинают относиться с придыханием. Берут интервью, приглашают на телевидение, осыпают милостями. А вот у японцев наоборот. Не важно, кто ты за границей, докажи, чего ты значишь, у себя дома. Уважаю…
— Каковы ваши дальнейшие планы, Валериан Витольдович? — внезапно спросил Горецкий.
— Обычные, — пожал я плечами. — Оперировать, исцелять, внедрять новшества.
— Я имел в виду отдаленную перспективу. После вашей женитьбы на ее императорском высочестве?
Горецкий опустил взор и стал перекладывать какие-то листки на столе. Я смотрел на него с недоумением: о чем это он? И вдруг понял. За свою должность лейб-медик боится. Жениху цесаревны можно быть лейб-хирургом, а вот мужу маловато – таковы здешние представления. Терять пост Горецкий не хочет. Не последний человек при дворе, чин тайного советника, именьице государыня пожаловала… Правда, и служба ответственная. Не исцели я Ольгу, летел бы он из Кремля, кувыркаясь.
