— Дзенькуе бардзо[56], пан! — заговорила, мешая русские слова с польскими. — Вы уратовали[57] мне внука.
— Я врач, пани, — ответил Михаил. — Это мой долг.
— Не скажите, пан! — покачала головой полька. — Обовязок[58] можно выконать[59] разно. Мне мувили[60], цо вы много часу стояли над Анджеем, поки не зробили вшистко[61]. Герман не уратовал бы поляка, а вот русский зробил. Пан мае невесту?
Михаил задумался. Вопрос прозвучал неожиданно, и он затруднился с ответом.
— Есть барышня, которой я собираюсь сделать предложение, — признался, наконец.
— Подаруйте ей то!
Полька протянула узкую продолговатую коробочку. Михаил взял ее и открыл. На черном бархате внутри лежало золотое изящное ожерелье, усыпанное красными камнями прихотливой огранки.
— То наше, фамильное, — сказала полька. — Рубины. Берите, пан!
— Не могу! — попытался отказаться Михаил. — Это очень дорого. Вам самой пригодится, в Польше сейчас трудно.
— Не голодаю, пан, — усмехнулась женщина. — Я княгиня, а не хлопка, пенензы маю[62]. Герман нас грабил, но взял не вшистко. Вы уратовали мне внука, а ён едны, цо мне засталось. Сын с невесткой сгинули. По сравнению с жичей внука то прах. Берите, пан!
Михаил взял – не смог отказаться. И вот теперь, любуясь игрой камней, представлял, как вручит подарок Лизе, а та… Далее фантазия тормозила, но думать было приятно.
В Могилев санитарный поезд прибыл утром. Михаил попрощался с коллегами, с которыми успел свести знакомство в пути, подхватил чемодан с подарками, саквояж с личными вещами и вышел на привокзальную площадь. Стоявшие там извозчики, разглядев погоны приезжего, соскочили с козел, и наперебой стали зазывать врача в свои экипажи, именуя его, кто высокородием, а кто – и превосходительством.
— Мне нужно в имение Дубки Шкловского уезда, — остановил Михаил этот поток красноречия. — Кто отвезет?
Извозчики притихли и зачесали в затылках.
— Далеко, барин! — сказал один, с густо заросшим бородой лицом. — Тридцать верст в один конец. Десять рублев!
— Пять! — сказал Михаил.
— Сидай! — кивнул возчик.
Бричка у него оказалась старой и разбитой. На булыжной мостовой она гремела колесами и скрипела сочленениями, а пегая лошадка тащила ее флегматично, не обращая внимания на понукания кучера. Ехали почти день. Михаила порядком растрясло, хорошо, что в пути они пару раз останавливались – справить нужду и напоить кобылку. Наконец бричка свернула с мощеного большака на грунтовую дорогу и покатила по мягкой земле. Они миновали рощицу и выбрались на обширное поле.
