.
Так впервые возникает у Пушкина мотив рогоносца и царя, который станет навязчиво преследовать его в жизни и творчестве в дальнейшем. Заметьте, нет пока ни светской молвы, есть только легкое кокетство жены, в котором она сама с такой же легкостью признается. «Не мешай мне, не стращай меня! Побереги же ты меня!»
Осенью 1833 года супруга начальника Пушкина, графа Нессельроде, Мария Дмитриевна, увозит Натали Пушкину в Аничков дворец на интимный вечер к государю. Узнав об этом, Пушкин бросается к графине и устраивает ей скандал. По его мнению, жена не должна бывать там, где не бывает муж. Графиня Мария Дмитриевна, очень влиятельная в Петербурге дама, сообщает об этом скандале мужу, графу Нессельроде, министру иностранных дел, тот — царю. «Что ж, — улыбается Николай I, — этот вопрос легко решить».
Под Новый 1834 год, как мы уже знаем, высочайшим указом Пушкин пожалован камер — юнкером. Узнает он об этом на балу, и приходит в бешенство, кричит, что для него унизительно быть среди восемнадцатилетних мальчишек, его уводят в кабинет хозяина, вокруг него собираются друзья: Жуковский, Константин Данзас, приехавший в отпуск по ранению; брат Лев. Кажется, это было на балу у А. Ф. Орлова. В буквальном смысле слова, чтобы Пушкин не задохнулся от бешенства, его поливают водой. Он хочет идти во дворец и наговорить грубостей самому царю, но Жуковскому удается предотвратить скандал.[17].
Такова первая реакция. После легкое пренебрежение:
«1 января 1834 г. Меня спрашивали, доволен ли я своим камер — юнкерством. Доволен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным, — а по мне хоть в камер — пажи, только бы не заставили меня учиться французским вокабулам и арифметике. 7 января. Великий князь намедни поздравил меня в театре: — Покорнейше благодарю, ваше высочество; до сих пор все надо мною смеялись, вы первый меня поздравили».[18].
Через месяц эта шутка уже гуляла по Москве, ее пересказывает в своем письме П. В. Киреевский. Великий князь в этом письме обозначен как НЕКТО.[19]. Упоминать кого — либо из императорской фамилии даже в частной переписке было невозможно, даже для посвящения стихов члену императорской фамилии требовалось высочайшее согласие.
Потом сам Пушкин находит нужный тон, чтобы «принять» свое нежданное камер — юнкерство.
«17 января. Бал у графа Бобринского один из самых блистательных. — Государь мне о моем камер — юнкерстве не говорил, а я не благодарил его».
