С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.
На следующий день П. А. Корсаков отвечал Пушкину:
«Милостивый государь
Александр Сергеевич!
Приятно мне было видеть из лестного письма вашего, что вы не забыли старинного и всегдашнего почитателя вашей музы. Печатая ваши первые стихи в журнале моем, я гордился мыслию, что гениальный поэт, долженствовавший прославить имя свое и русскую словесность, избрал меня и журнал мой орудием обобщения своего с отечественными читателями. Не одна дружба ваша к покойному брату Николаю, — сознание гениальности вашей — заставляла меня радоваться вашим успехам. После этого, можете посудить, с каким удовольствием получил я вверенное цензуре моей ваше новое произведение! С каким наслаждением я прочел его! Или нет; не прочел, — проглотил его! Нетерпеливо жду последующих глав… Теперь вот в чем дело: вы желаете сохранить аноним, я не изменю вашей тайне; но мне нужно чье — нибудь имя для записания его comme votre homme de paille (в качестве подставного лица — фр.) в регистры комитетские; или лучше сказать, — нужно лицо представителя манускрипта. Потрудитесь же сказать мне его имя; а оно должно быть невымышленное: ибо цезура, допуская псевдонимы и анонимы авторов, должна непременно знать, кем именно сочинение неизвестного представляется цензору. Это одна просьба; а вот другая. Мне хотелось бы увидеться лично с вами и перемолвить несколько слов — о паре слов вашего прелестного романа, который я без малейшего затруднения хоть сей час готов подписать и дозволить к печатанию. Назначьте же час и место свидания: у меня или у вас? Хотя времени у меня весьма мало; но вы — должны быть исключением из общего правила.
Благоволите почтить ответом вашим нелестного почитателя и всегда вам
милостивый государь
готового на услуги
П. Корсаков.
28 сентября 1836.» [77].
Как видите, Пушкин обратился по адресу, но дело было не в «Капитанской дочке», которую он закончил только 19 октября 1836 года, о чем свидетельствует поставленная им дата.
Пушкин издал «Капитанскую дочку» в № 4 своего журнала «Современник», отдельное издание ему было не нужно до появления повести в своем
издании. Так для чего же он обратился к Корсакову так рано. Дело было не в «Капитанской дочке», надо было восстановить дружеские отношения с Корсаковым, самым доброжелательным цензором того времени, обаять его, наконец, встретиться, о чем попросил сам цензор и уже в конфиденциальной беседе договориться об издании «Русского Декамерона». В качестве поставного лица, нужного для издания, как мы знаем из письма Корсакова, он пригласил двадцатичетырехлетнего Сергея Николаевича Дирина, переводчика, помощника редактора «Журнала мануфактур и торговли», дальнего родственника В. К. Кюхельбекера, который получал в III-м отделении письма Кюхельбекера к родным и показывал их Пушкину, поскольку в каждом из них упоминалось его имя. И. И. Панаев пишет, что «Дирин был в восхищении от приемов Пушкина, от его приветливости и внимательности». «Через несколько лет после смерти Дирина, — вспоминает Панаев, — я как — то завел речь об нем и об его отношениях к Пушкину с П. А. Плетневым.
