– и мать отказалась, чтобы не оскорбить семью моего отца. Я помню, что родители сняли небольшой коттедж в Уэллсе, без электричества, и там мы с Эндрю и Линдой, засев на лестнице, наблюдали за их невероятной ссорой: мать лила отцу на голову молоко, а он размазывал ей по волосам сливочное масло. Мы ничего не поняли, а брат даже рассмеялся, и тогда родители повернулись к нему и сердито на него уставились. Как выяснилось, мама просто хотела пойти сделать укладку в местной парикмахерской, а отец сказал: «Зачем? Все равно здесь никто тебя не видит». С его стороны это было свинство, потому что мама отказалась от предложения сыграть в мюзикле на Бродвее, который шел как раз во время этих каникул. Позже она признавалась, что немного завидует нам – мы стали звездами и имели возможность брать с собой на съемки детей вместе с няней и снимать в отеле второй номер. Она не могла требовать для себя ничего подобного, потому что ни ее статус, ни средства ей этого не позволяли. Когда ей было уже за 80, она на протяжении восьми лет делала что хотела: участвовала в разных театральных постановках и встречалась со своим дорогим Джоном Вудом – моим агентом, который стал и ее агентом. После папиной смерти мой брат возил ее в Голливуд на церемонию вручения «Оскара», где она увиделась со своими подругами по сцене. Это была ее мечта, и она осуществилась. После 11 сентября она уехала в Нью-Йорк, где выступала в городской ратуше и исполняла «Песню соловья на Беркли-стрит». Впоследствии мне рассказывали, что публика принимала ее необыкновенно тепло – еще бы, пожилая леди, заставшая лондонские бомбежки, нашла в себе силы приехать в Нью-Йорк! Там мама была в своей стихии; по слухам, она до утра тусовалась в ночных клубах!
* * *
Я позавтракала и отнесла папе чай. На нашу кормушку прилетела сойка. Сначала я подумала, что это голубь. Кстати, на святого Валентина я получила от Саймона открытку, даже две, каждая по три шиллинга. Неплохо, очень неплохо. Не знаю, должна ли я тоже послать ему открытку – у нас же не високосный год. Думаю, что вторую он отправил по ошибке, но именно на ней написано «Я тебя люблю», и я страшно довольна.
Мои «дела» начались 29 января, вот счастье-то. Ничего общего с тем, что было раньше, – теперь я такая же, как все. Дома, не считая Линды, был только папа, и он повел себя просто восхитительно, ты даже себе не представляешь насколько. Я в полнейшем восторге – три года молитв, и вот наконец мечта сбылась. Ладно, мне пора бежать, скоро обед.
