— А что сталось с их книгой? — спросил Довертон.
— Джузеппе, умирая, вызвал к себе моего прадеда и отдал ему книгу на хранение, под клятву. Её положили в стазисный ларь, до сего момента не появился никто, кто предъявил бы права на имя Каминере. Башни у них не было. Кто у нас ещё остался?
— Моццано, — откликнулся Винченцо. — Если хочешь, эту историю расскажу я.
— Да уж, пожалуйста, у меня горло пересохло уже от разговоров! — и Лоренцо Арригони с видимым удовольствием откинулся на спинку кресла, допивая вино.
— Так вот, семья Моццано исчезла совсем недавно, — взял в свои руки повествование младший представитель рода. — Мне, по-моему, было десять, когда умер старый Филиппо, последний в роду, и на башне перевернули герб.
— Кстати, а что происходит с башней прекратившегося рода? — спросил Джон.
— Начинает ветшать, камни выпадают, плющ их растаскивает. Лет двадцать — двадцать пять, и в один прекрасный день жители Лукки обнаруживают на её месте пустырь, — ответил Лоренцо.
— Если хочешь, завтра дойдём до бывшего Каза Моццано, посмотришь, как это выглядит, — Винченцо глотнул вина, обмакнул в мёд кусочек твёрдого острого сыра и забросил его в рот. — Так вот, это было проклятие.
— Что, и Служба магбезопасности так и прошла мимо? — Довертон удивлённо поднял бровь.
— Нет, конечно. Приезжали твои коллеги из Фиренцы, расследовали обстоятельства, только арестовывать было уже некого, проклятие было посмертным. Вообще, не сбивай меня. Дай я расскажу по порядку, а то ты не оценишь мрачной красоты истории.
— Вот никогда не находил никакой прелести в проклятиях, — буркнул бритвальдец. — У нас это считается тяжким преступлением.
— Так вот, Моццано были небольшой семьей. Филиппо, его жена и четверо их детей с внуками, несколько племянников — всего чуть больше двадцати человек. И, если уж на то пошло, то они одни из немногих в Лации никогда не роднились с иными расами. Проклятие словил старший сын, Филиберто, и словил заслуженно. Женатый человек, с детьми и внуками, мало того, что силой взял девушку из семьи арендаторов, её звали Сильвия Даррето, так ещё и посмеялся над её матерью, пришедшей требовать справедливости.
— Какая уж тут справедливость, в таком деле, — еле слышно откликнулся помрачневший Лоренцо.
— Сильвия оказалась беременна и умерла родами, ребенка спасти тоже не удалось. Они жили далеко от города, маг-медик не успел вовремя… Синьора Даррето покончила с собой, прокляв Филиберто и всю его кровную родню — и они стали умирать. Кто-то попал в аварию на экипаже, кто-то утонул во вдруг разлившейся Серкио; потом всех членов семьи накрыла эпидемия — всего-навсего инфлюэнца, но от неё в три дня умирали и взрослые, и дети. За полгода в Каза Моццано остались только двое, Филиппо и его старший сын. Виновник неприятностей повесился на собственных подтяжках, его отец умер от старости, книга рассыпалась в прах. Всё, fine della storia.
