. Он продолжал жить обычной жизнью и в разговоре со мной ни словом не обмолвился о деле, которое нас связало. Хотя нет, кое-что он все же сказал.
– Я знал, что могу на вас рассчитывать, – обронил он. – Кажется, я уже говорил, что моя дочь собиралась выйти замуж этой весной. Ее жених приехал из Франции и решил остаться со мной на все это время. Не знаю, сможет ли он вам чем-то помочь, но сегодня он тоже здесь. Его зовут маркиз де ла Тур дю Пин.
В гостиной было шумно, имя молодого человека я не расслышал, и только когда мы сели за стол, понял – жених, утративший невесту, был не кем иным, как моим старинным другом Турпином, офицером связи в моей части военных времен. Я знал, что он из аристократического рода, но на войне все пользовались прозвищами, поэтому для меня он навсегда остался Турпином. Кстати, прозвище это маркизу придумал Арчи Ройленс.
Теперь передо мной оказался очень красивый бледный молодой человек, одетый с той излишней тщательностью, которая свойственна только французам, покупающим одежду в Англии. В армии он был отъявленным сорвиголовой, несдержанным в речах и необузданным в поступках, и при этом всегда излучал какую-то мягкую доброту. Усевшись, он поднял припухшие веки, взглянул на меня, узнал – и тут же, извинившись перед мистером Виктором, обошел вокруг стола и крепко обнял.
Я почувствовал некоторую неловкость, но очень обрадовался. Турпин был мне верным другом, но побеседовать с ним удалось не сразу – по обе стороны от меня сидели две словоохотливые дамы, а через несколько минут, когда мужчины остались в столовой одни, я разговорился с пожилым господином, который оказался членом кабинета министров. Это я выяснил совершенно случайно: погруженный в дела поместья, я толком не знал даже состав нынешнего правительства.
Я спросил его о Доминике Медине, и он тотчас просветлел лицом.
– Вы-то сами можете сказать, что это за человек? – ответил он вопросом на вопрос. – Я – нет. Я, знаете ли, люблю классифицировать, но он для меня какой-то новый, еще не известный вид. Он экзотичен, как молодой Дизраэли[25], и в нем не меньше английского, чем в покойном герцоге Девонширском. Вопрос в том, есть ли у него план действий, какая-то цель, и обладает ли он достаточной харизмой, чтобы создать свою партию. Если все это у него имеется, его ждет большое будущее. Но пока я ни в чем не уверен. Он талантлив, и, если бы захотел, мог бы стать превосходным оратором. К нему прислушиваются и в Палате общин. Однако я понятия не имею, действительно ли это его интересует, а Англия, знаете ли, требует от своих политических деятелей искренности. Она слепо пойдет за посредственностью, если та покажется ей искренней в своих убеждениях, и отвергнет выдающегося человека, если заметит в нем фальшь или наигранность.
