Возвышенности отбрасывают в долину длинные тени.
— До чего же тяжко! — ворчит Слоун.
Брентин Уэксли смотрит на нее. Он устал. На лбу проступили глубокие морщины, щеки покраснели от бьющего в лицо песка. Вероятно, щеки Рей выглядят не лучше. Очки ее тоже покрылись слоем пыли, и каждую пару минут приходится протирать их тыльной стороной ладони.
Оба держатся чуть поодаль от помоста, который тащат рабы. Хотя Ниима спит, они не осмеливаются сболтнуть что-нибудь неугодное хаттше в непосредственной близости от нее.
— Все же какой-никакой, а прогресс, — говорит Брентин. Неужели и на этот раз его оптимизм не показной? — Наша судьба неразрывно связана с хаттшей.
— Прошла уже почти неделя.
— Знаю.
— Нужно воспользоваться подходящим моментом. Я кое о чем подумала…
На лице спутника отражается беспокойство.
— А мне обязательно об этом знать?
— Обязательно. И только попробуй возразить. У меня есть план.
— Какой?
— Хаттша целыми днями спит, а это значит, что пришло время нанести удар. Может быть, даже сегодня.
— Ты с ума сошла? Убить хатта не так-то просто…
— Мы не станем на нее нападать.
— А на кого? На ее… людей?
— Не называй их людьми, — усмехается Слоун. — В них уже почти не осталось ничего человеческого. Они столь долго пробыли в рабстве, что в них давно запрограммированы совершенно иные существа. — Не успев договорить, она понимает, как может воспринять ее слова Брентин. Он вздрагивает, как от пощечины. — Я не это имела в виду, Уэксли. Ты на них совсем не похож.
— Ну и прекрасно, — бросает он. — Вряд ли стоит обсуждать, что делает нас людьми. Значит, хочешь атаковать рабов? Но у нас нет оружия.
— У них есть. И я сама оружие. Я обучена и могу сражаться.
— Всех нам все равно не победить.
— Хватит одного или двух. У них есть моноциклы. Убьем наездников и захватим машины. Двигатели наверняка достаточно мощные, так что хватаем моноцикл и мчимся прочь отсюда. Чем быстрее, тем лучше.
— За нами погонятся.
— Знаю. Но какой у нас выбор?
— Продолжать идти дальше. Как ты сказала, прошла уже почти неделя. Зачем что-то менять?
Рей преграждает ему путь:
— Затем, что я только что придумала план.
Это ложь, в которой он, понизив голос, тут же ее обвиняет:
— Нет у тебя никакого плана. Почему мы с самого начала так не поступили, если все настолько очевидно? Просто ты жаждешь мести и злишься, что она откладывается.
— А ты не злишься? Тебе не хочется отомстить?
Лицо его внезапно мрачнеет. Что это — грусть?
— Слоун, мне нужна вовсе не месть.
