— Что, не можешь прямо сказать, как ты ко мне относишься? — фыркает Дэв.
Глен молчит, словно бесстрастный судья, глядя на них через стол.
— Что ж, скажу. Получай. Уйдя из дома и связавшись с повстанцами, этими проклятыми террористами, ты предал семью. Как будто они какие-то борцы за свободу, а не… а не преступники, которыми на самом деле являются!
Дэв со звоном бросает вилку и нож:
— Они не террористы. Они начинали как движение сопротивления, но теперь они законное правительство, Уэбб. И реальная сила на их стороне. — Он вытирает губы салфеткой. — Дни Империи сочтены.
Внезапно Уэбб вскакивает, опрокинув стул:
— Следи за своим языком. То, что ты только что сказал, — измена.
— Это ты следи, — возражает Дэв, оставаясь сидеть. — Да и какое тебе дело до Империи? Тебя выгнали из Академии, а до этого над тобой издевались как могли.
Уэбб выпячивает грудь:
— Благодаря им я стал лучше.
— Благодаря им ты превратился в злобное ничтожество.
— И этот слизняк еще смеет называть себя моим братом?
С этими словами Уэбб бросается к Дэву через стол. Но он уже основательно набрался коджа-рома, а его брат трезв как стеклышко. Дэв ловко отскакивает, и Уэбб врезается в стену, повалив пустой стул.
Но даже пьяный, Уэбб все равно опасен. Он замахивается на Дэва, и оба падают, осыпая друг друга ударами и ругательствами. Наконец Глен откашливается, берет миску с овощами и с размаху швыряет ее об стену. Миска с грохотом падает на пол, по стенам и потолку разлетаются листья салата.
Братья поднимают головы, словно застигнутые врасплох свистосвиньи.
— Сядьте, оба, — командует Глен, откидываясь на спинку стула. — Живо.
Его дети послушно подчиняются.
— Папа, он первый начал… — начинает Дэв.
— Не слушай эту вероломную обезьяну, папа, — прерывает его Уэбб.
— А ну тихо! Похоже, вам крайне необходимо преподать урок. Я уже стар, и вы оба появились на свет позже, чем мне бы хотелось. Я считал себя одиночкой, простым фермером, пока не встретил вашу мать — да упокоят звезды ее душу. — Он прикладывает ладонь к сердцу и закрывает глаза. — Так что я кое-что повидал на своем веку.
— «Мне пришлось ползти к зданию академии на четвереньках сквозь грязь и колючки, а горные медведи отгрызли мне обе ноги…» — издевательски бормочет Уэбб.
Глен направляет на него нож:
— Хватит нести чушь, парень, пока я не исполосовал твою шкуру сухим стеблем!
— Извини, папа, — бурчит Уэбб.
— А теперь слушайте. На круги своя возвращается то, что мы уже проходили. Прежде миром правила Республика, и так будет снова. На какое-то время наступит всеобщая радость, и все будет тип-топ, но потом кто-то опять решит, что знает, как лучше. И Новая Республика — или Самая Новая Республика, или Республика Этой Недели — будет жестоко их подавлять, а те, с лучшими, по их мнению, идеями, станут отважными повстанцами, Республика превратится во врага, и все повторится в очередной раз. — Глен потирает глаза. — Я достаточно стар, чтобы помнить те времена, когда Республика погубила себя сама. Ее не захватила Империя — она сама стала Империей, медленно и постепенно, не за одну ночь, но за годы и десятилетия. Спелый плод всегда вкусен, но он не может оставаться таким вечно. Любой плод сгниет на ветке, если провисит достаточно долго. Не забывайте об этом.
