Скримшоу сузил глаза. Его взгляд стал очень строгим.
– Вы сказали ему, что сыграете его любовницу, если будет нужно.
Господи, он что, слышал каждое их слово?
– Ладно, признаю, что это было глупо с моей стороны, но я пыталась настоять на своем. И это не означало, что я действительно стала бы его любовницей. Он это знал.
– Правда? – в голосе Скримшоу звучал скептицизм. – Осторожнее, мисс. Вы позволяете высокому титулу, дорогой одежде и тонкой лести этого джентльмена затуманить ваш разум. Не все то золото, что блестит.
– Я это понимаю. Ну неужели ты думаешь, что я ничему не научилась на примере маман? Я знаю, как легко подпасть под чары такого человека – и как опасно под них подпадать. Я хорошо защищена от таких глупостей. Ты волнуешься из-за пустяков. Все будет в порядке.
– Осмелюсь заметить, что мистер Мэнтон счел бы иначе, если бы он был здесь.
– Ах. Но его же здесь нет, – сказала она, махнув рукой. – И почему тебя так волнует то, что он подумает? Когда я уеду, ты сможешь начать репетировать роль Диггори в «Ночи ошибок, или Унижении паче горести». Это может стать началом чего-то большего.
Скримшоу покосился на нее.
– Да, вроде вышвыривания меня на улицу за то, что я позволил вам отправиться в безумную экспедицию во Францию с герцогом Лайонсом.
– Что за вздор. Дом никогда тебя не вышвырнет. – Увидев, что Скримшоу по-прежнему выглядит нервно, Лизетт добавила: – Я не позволю ему. Клянусь.
– А что мне говорить людям, если они спросят, куда вы уехали?
– Скажи, что уехала с Домом. – Она расправила плечи. – Я знаю, что делаю. Наслаждайся игрой в своей пьесе и не волнуйся за меня. – Лизетт направилась к своей комнате. – Но сначала – приведи миссис Биддл, чтобы она помогла мне собраться.
И все же, готовясь к поездке, она размышляла, не был ли Скримшоу прав? Не позволяла ли она титулу и богатству герцога расположить себя к нему? Или, что еще хуже, не позволяла ли она сделать это его лести?
Потому что вы настолько красивы. Я не могу притворяться, что не заметил этого.
Лизетт вновь ощутила трепетание в животе, будь оно неладно. Герцог явно знал, как делать комплименты. Его слова казались лишенными претензий и скрытых намеков.
Однако это не означало, что они были правдой. Как они могли ею быть? Она не была нежным, уязвимым цветком, который желал каждый джентльмен. Даже папá называл ее своей дикой кобылкой. И если Лизетт знала об англичанах хоть что-то – так это то, что они не любят диких женщин. Герцог явно дал это понять, назвав ее занозой в «филейной части».
