Я шикнула, чтоб он не мешал слушать.
– Так и будем сидеть? – не замолкала «кошка». – Зря время тратишь, расстегни браслеты. Я ж говорю, показания начну давать, только когда своими глазами увижу, что он не на свободе. Имею полное право молчать! У тебя и ордера-то нет. Мы, знаешь ли, люди ученые. Как с вашим братом обращаться, знаем. Я сдуру на туфту, что ты Колькин друг, купилась. Думала, правда помочь хочешь.
– Лера, – Жорик цокнул языком, явно не одобряя поведения собеседницы, – я действительно хочу помочь тебе. Мне нужен только Александр. Ты действовала по принуждению – тебя не тронут. Только пойми, без твоих показаний я не смогу его привлечь к ответственности. Ты же сама в его поимке заинтересована! Повтори все под запись, и я тебя спокойно отпущу.
– И так отпустишь, начальник. Не будешь же ты тут сутками торчать! Тебя вон в приемной баба ждет.
Я на всякий случай внимательно оглядела приемную.
– А я своему ребенку не враг, – продолжала «кошка». – Пока Сашка на свободе, ни слова не скажу. Тут и думать нечего. Ничем ты это мое решение не поколеблешь. Расстегни браслеты. – Лера вдруг вздохнула с такой тоской, что мне захотелось сломать дверь. – Что ты за человек такой? На женские слезы не реагируешь, от денег, мать их, отказываешься, угроз не боишься… Чего ты хочешь?
– Правды, – сухо ответил Жорик.
– Тьфу! – Тут Клюшка принялся колотить в дверь. – Я из-за этой его фразы столько денег в свое время попалил, чтоб дело закрыть. Правды он хочет! Или врет, или дурак.
Жорик открыл кабинет и посторонился, впуская нас внутрь. Лера, закинув ногу на ногу, восседала на подоконнике, нервно курила, держа сигарету в левой руке, в то время как правая была пристегнута к батарее самыми настоящими наручниками. При нашем появлении она даже не шелохнулась, только глянула в глаза Клюшки, фыркнула презрительно: «Вон до чего довел!» – и отвернулась.
– Она что, по-твоему, может сбежать? – сухо поинтересовался Николай. – Зачем наручники?
– Для пущего эффекта. – Жорик обвел присутствующих взглядом. – Что? – Он наткнулся на мое нескрываемое неодобрение. – Что вы все на меня так смотрите? Всем этот Александр мешает, всем поперек горла стоит, а, дабы вы следствию помогли его поймать, приходится вас к стенке припирать и наручниками к батарее приковывать. Считаете меня мучителем, – он протянул Лере ключ – та судорожно вцепилась в спасительное колечко. – Что ж, пусть будет по-вашему, без насилия. Только вот сейчас она освободится, – Жорик смотрел мне прямо в глаза, – побежит, отзвонится преступнику, расскажет о происходящем и будет дальше всю жизнь ему потакать, трясясь от страха. И это будет лично твоя, Катерина, вина. Твоя и твоих выразительно осуждающих глаз.
