— Дядюшка Зала, — вымолвил он, — я бы хотел вам помочь. Вам и Миклошу. Сегодня утром я разговаривал с господином Зоннтагом. Вы ведь, насколько я знаю, по специальности слесарь-механик?
— Точно. Собаку на этом съел.
— Я так и сказал господину Зоннтагу. Странный он все-таки человек. На редкость провенгерски настроен. По его словам, ненавидит Гитлера и нацистов…
— Я-то ему не верю, — перебил Зала.
— Думаю, он не кривит душой, — возразил учитель. — Но и к коммунистам нежных чувств не испытывает. Однако тут есть одно обстоятельство. По моим сведениям, Зоннтаг в девятнадцатом году не принимал участия в контрреволюции, хотя тогда уже был офицером. Ну, вы-то об этом, наверно, больше моего знаете.
Зала закрыл глаза и углубился в воспоминания.
— Да, — сказал он. — Зоннтагу тогда был двадцать один год. Служил в гусарском полку. Действительно, в расправах он не участвовал. По крайней мере, у нас в области. А бог его знает, что он мог навытворять в других местах. Помещик все же. А потом еще и фабрикантом стал. Его высокоблагородие… За что-то же он получил этот титул?
— Вы будете смеяться, дядюшка Зала, — отозвался учитель. — Он его купил.
— Как, неужели за деньги?
— Насколько я знаю, за десять тысяч пенгё можно купить должность тайного советника, которая дает право на этот титул. Конечно, такую должность кому попало не продадут, но Зоннтагу жена все устроила. Эта Борбала Кохари много чего может. У ее отца такие связи…
Жена Залы робко вмешалась в разговор:
— А правда, что она на десять лет старше Зоннтага?
— Если не на все пятнадцать, — ответил учитель.
К ним подошла и бабушка.
— А я считаю, — сказала она, — что женщина, которая после тридцати решилась заиметь ребенка от молодого муженька, достойна всяческого уважения.
— Так уважать нам ее или нет? — рассмеялся Зала. — Давайте обсудим. Только господину учителю слова не дадим.
— Ну и зря, — тоже рассмеялся учитель. — Обожаю посплетничать. — Он погасил в пепельнице окурок, посерьезнел. — В общем, Зоннтаг согласен взять вас на фабрику слесарем. Только при одном условии: чтобы не было ничего противозаконного, никакой пропаганды и агитации.
— Я должен дать письменное обязательство?
— Не знаю. Он будет ждать вас в понедельник утром. И Миклоша возьмите. Ему тоже работу подыщут.
В понедельник утром Зоннтаг в своей конторе говорил Михаю Зале:
— Мне очень хорошо известно, Зала, что вы убежденный коммунист и даже сидели несколько раз из-за этого. С моей стороны было бы непростительной глупостью настаивать, чтоб вы переменили убеждения, отреклись от своих принципов. — Зоннтаг затянулся, выпустив облачко дыма. Развеял его взмахом руки. — Нет, я не требую от вас такой жертвы. Я только прошу, чтобы вы не занимались агитацией. Я обеспечу работой и вас, и вашего сына. Хоть до конца жизни. Если будете добросовестно трудиться. А после работы делайте, что хотите, — это меня не касается. Но если снова угодите в тюрьму, пеняйте на себя. — Он поднялся из-за стола, подошел к окну и, отодвинув штору, долго смотрел на фабричный двор. Когда он снова повернулся к Зале, лицо его было задумчивым. — Коммунисты, насколько мне известно, мыслящие люди, разбирающиеся в политике. И вы должны понимать, что война неизбежна. К сожалению, и нам придется в нее вступить в союзе с Германией. Это сделка, Зала. Баш на баш. Ведь Северную Венгрию
