Стас, в общем, согласился, что это уж совсем ерунда.
Позвонил — сказал, что нашел другую работу. Уговаривать его никто не стал. Желающих сторожить за реальное бабло в тот год в Москве хватало.
Через пару месяцев, когда торговал в палатке в компании с двумя студентами педагогического института, к ним прихромал за бутылкой водки мужичок, бывший напарник на автостоянке. Он рассказал Стасу о налете на точку каких-то бандосов. Крыша подтянулась быстро, состоялось настоящее сражение, и мужику прострелили ногу. О компенсации от хозяев стоянки и речи не шло. Спасибо, что не взыскали за три сгоревшие машины и прочий урон. Линьковичу оставалось только поблагодарить родителей за громкую грусть.
В остальном говорить спасибо было не за что.
До июня 1992 года Линькович-младший вел привольную жизнь студента из обеспеченной семьи. Происходившее в стране его не слишком интересовало.
Например, в 1991 году самым важным событием стал не путч, хотя Стас бывал у Белого дома, когда привозил отцу еду из дома, а Яна, старая дачная знакомая. Он встретил ее через месяц на сентябрьском концерте АС/DC в Тушино.
Роман начался почти мгновенно, отодвинув учебу и все, что происходило вокруг, на третий план. Точнее, им было на все наплевать. Однажды в декабре утром Яна включила приемник. Она хотела поймать SNC, но промахнулась волной, и только поэтому из новостей «Эха Москвы» Стас и Яна узнали, что в Беловежской Пуще подписано соглашение и СССР больше нет. Немедленно состоялся их первый постсоветский секс.
В январе 1992 года выяснилось, что Яна вместе с родителями уезжает в Израиль. Всполошенный Стас уговаривал ее остаться, но она совсем не собиралась бросать папу, маму и бабушку — «да ты и сам же понимаешь, в этой стране никогда и ничего не будет хорошо». Вариант уехать вместе тоже не проходил: Михаил Абрамыч, Янин отец, с удовольствием принимал дачного знакомого у себя, но дочку выдавать за него не хотел. Еврейских корней у Линьковичей решительно не имелось.
Последние три дня перед самолетом они провели в Северянке, у Стаса на даче. Проводив Яну до уже чужой квартиры, в которой ее семья коротала время до самолета, почти ничего не соображавший от горя Линькович-младший приехал домой, попросил денег на такси и цветы. Отец посмотрел на него, заставил принять душ и поесть спешно сваренных пельменей, потом посадил в свою машину и повез в аэропорт.
Шереметьево-2 напоминало вокзал времен Гражданской войны, впрочем, считалось, что до нее рукой подать. Стас и Яна целовались ровно до объявления регистрации и посадки, а Линькович-старший, чтоб им не мешали, вел обстоятельный разговор с Михаилом Абрамычем и его женой. Потом, когда девушка скрылась за раздвижными дверями зоны посадки, Стас нашел неподвижный эскалатор, сел на него и стал курить одну за другой, насвистывая песню Шевчука «Последняя осень». Иван Георгиевич сидел рядом, молчал, а потом похлопал по плечу, сказал:
