Солнце не отвечало.
Юн стал поминать всех богов и духов, которые ему приходили на ум: Речного Бога, трёхпалого, с одним глазом; Горного Духа с гранитной головой, замурованного в утёс. Он обратился даже к собственному брюху и сказал ему так: «Брюхо, запой, дай знак о приближающейся пище». Но брюхо молчало.
Только тогда Юн обратился к последнему богу, грозному богу Дракону, тому, кто поглощает солнце и извергает его обратно. То был его собственный бог, древний бог, малоизвестный людям, бог полуночи, таинственный, странный, лукавый.
Юн обратился к нему, полный трепета, и сказал ему так:
– О, Дракон, как ты поглощаешь солнце, дай мне поглотить этих оленей… Сделай хоть знак… Я дам тебе жертву.
Юн подождал.
– Тёлку молодую, лучшую из стада…
Бледное лицо луны поднималось с востока. Лицо луны было лицом Дракона. Оно смотрело на Юна и насмешливо улыбалось.
– Белую тёлку… – сказал Юн. Он сам не знал, что обещать больше. Белые тёлки были редки, иногда за всю охоту не попадалось ни одной.
Он замолчал и стоял, ожидая. Бледное лицо в небесах молчало и улыбалось.
Тогда Юн вспомнил о женской орде. Она стояла на реке Дадане, за полдня ходьбы вниз по течению. Там были матери с детьми, девушки, старухи. Обитая отдельно, они получали запасы от промысла мужчин. Во время оленьей охоты на реке Дадане они выезжали в широких ладьях и ловили туши, которые несло по течению. Мужчины брали себе только тех животных, которых прибивало к берегу тут же, на месте охоты.
Юн вспомнил женский лагерь, и сердце его сжалось. В женском лагере жила Юна, жена колдуна. Чёрный Юн сошёлся с ней четыре года назад из-за сходства имён, а также из-за её пушистых светлых кос. С тех пор они встречались каждую осень, не ища и не желая никого другого. В первую весну после их брака Юна принесла ребёнка, мальчика. Юн видел его только по зимам. Он не знал даже его тайного имени, данного старухой-гадалыцицей. В разговоре с Юной и вслух перед другими они называли его Мышонком. Но он думал о своём белом Мышонке в эти голодные вешние дни. И даже колдовством своим он привлекал мелкую добычу, куропаток и зайцев и посылал их в женский лагерь, прямо к сыну.
Но в эту скупую, холодную полночь всё колдовство его было бессильно. Безумный гнев охватил Юна, он заскакал на месте и закружился, как будто ужаленный осою.
Сами собой к устам притекли богохульные слова:
– Божонки, нищие, дать вам нечего. Дух Лесной, и Дух Речной, и Дух Озёрный, идите сюда. Я вас съем…
