Итак, наутро после разговора с Шарлоттой я, как и обычно, заявился в институт раньше срока, спустился в подвал, поглядел на рентгеногониометры и поздоровался с бригадой вычислителей. Не успел я переступить порог своего кабинета, как раздался телефонный звонок. Звонил Босков.
О докторе Боскове, толстом Боскове, как ласково прозвали его в институте, Родерихе Боскове, которому в ту пору уже минуло шестьдесят, о нашем неосвобожденном секретаре парткома, я буду говорить еще не раз. Сам я тогда не был членом партии, а на вопрос, почему я не вступаю, обычно отвечал, будто хочу доказать некоторым личностям, что специалист моего уровня может сделать карьеру и без партбилета. На самом же деле я долгое время находился под влиянием отца, который до конца своих дней питал глубокое предубеждение не столько против партийности поведения, сколько против партийной принадлежности, что в свою очередь было связано для него с ошибками прошлого.
Своим астматическим голосом Босков сказал в трубку:
— Доброе утро, коллега Киппенберг, — и, не дав мне ответить, сердито запыхтел: — Где письмо доктора Папста?
Я знал, кто такой доктор Папст. Но понятия не имел ни о каком письме.
— Я все равно собирался к вам заглянуть, — сказал я.
— Не увиливайте. Скажите просто и внятно, куда вы задевали письмо из Тюрингии. Мне только что звонил их секретарь парткома. Они восемь дней назад отправили вам письмо с курьером.
— Понятия не имею, — ответил я, и во мне все сжалось от злости. — Но если это письмо существует, я его через полчаса вам доставлю.
— Да, уж будьте так любезны, — пропыхтел Босков, задыхаясь от возбуждения. — Может, вы заодно выясните, что вообще происходит в этой лавочке. Да не тяните. Я через час должен уйти.
Я отъединился, хотел набрать номер фрейлейн Зелигер, раздумал и положил трубку. Я просто перешел в старое здание, увидел фрейлейн Зелигер, занятую приготовлением утреннего кофе, и попросил ее не то чтобы невежливо, но без особой теплоты:
— Мне, пожалуйста, переписку с доктором Папстом.
Она сразу увидела, что со мной сейчас не столкуешься, и выудила какую-то папку из своих залежей, которые всегда содержала в образцовом порядке. Первой в пайке лежала копия моего письма в Тюрингию, отправленного несколько месяцев назад. Я спросил:
— А где срочное письмо, которое пришло самое позднее в начале этой недели?
Она поджала губы.
— Господин профессор передал его господину доктору Кортнеру.
— А где Кортнер? — спросил я и поглядел на кабинет нашего замдиректора, который расположен как раз напротив входа в святая святых — в кабинет шефа.
