Линдгрен крепко прижалась к Федорову. Он обнимал ее и неуклюже гладил. Наконец она оторвалась от его груди и сказала:
— Прошу простить меня. Вы правы. Действительно, у нас есть мы.
Она посмотрела на всех по очереди и остановила взгляд на Реймонте.
— Ну и как же мне сказать людям про все это? — повторил свой вопрос капитан.
— Думаю, вам этого вообще делать не стоит, — ответил Реймонт. — Пусть сообщение сделает первый помощник.
— Что? — потрясенно выдохнула Линдгрен.
— У тебя лучше получится. Ты обаятельная. Я помню.
Руки Федорова отпустили Линдгрен, она сделала шаг в сторону Реймонта.
И вдруг констебль вздрогнул. Секунду-другую он смотрел в одну точку, словно ослеп, и в момент отвернулся от Линдгрен и посмотрел на навигатора.
— Ой! — совсем по-детски воскликнул он. — У меня идея. Знаешь…
— Если ты думаешь, что я… — начала было Линдгрен.
— Потом, — отрезал Реймонт. — Опост, подойди к столу. Надо кое-что посчитать… быстро!
Молчание затянулось. Ингрид Линдгрен, стоя на сцене рядом с Ларсом Теландером, смотрела на товарищей, собравшихся в зале. А они смотрели на нее. И никто не мог вымолвить ни слова.
И все-таки она нашлась. И сказанная ею правда прозвучала не так жестоко, как если бы произнес ее любой другой мужчина. Но когда она добралась до кульминации и сказала: "Мы утратили Землю, утратили бету Девы, утратили человечество, к которому принадлежали. Все, что у нас осталось, — это мужество, любовь и, конечно, надежда", голос ее сорвался. Она умолкла, прикусила губу, сжала кулаки, и из глаз ее потекли медленные горькие слезы.
Теландер решил исправить положение.
— Если позволите… — пробормотал он. — Прошу вас, выслушайте меня. Существуют способы…
Но казалось, сам корабль смеется над ним.
Эмма Глассголд не выдержала. Нет, она не зарыдала, но с такой силой пыталась сдержать рыдания, что вышло еще ужаснее. М’Боту, стоявший рядом с ней, попытался ее успокоить. Сам он настолько стоически воспринял сообщение, что можно было подумать, что он не человек, а робот. Ивамото стоял в нескольких шагах от всех остальных. На лице его застыло блаженное выражение — казалось, он отгородился ото всех непроницаемой стеной, а сам пребывает в нирване. Вильямс в сердцах въехал кулаком по переборке и выругался. Послышался женский голос. Одна из женщин оттолкнула от себя мужчину, который обнимал ее, в ужасе воскликнув "прожить с тобой всю жизнь?!", и отпрянула. Мужчина бросился за ней, желая удержать, наткнулся на матроса, который пообещал врезать ему как следует, если тот не извинится. Зал зашумел, заволновался.
