Строгих правил на сей счет не существовало, но довольно быстро установилась традиция выпивать не в каютах, а в столовой. Для удобства общения здесь стояли отдельные столики вместо общего длинного стола. А потому в промежутках между трапезами столовая запросто превращалась в клуб. Мужчины-энтузиасты оборудовали около одной из стен бар, где можно было приготовить коктейли и лед, завесили переборки плотными шторами — видимо, им казалось, что разрисованные стены меньше соответствуют обстановке, которая должна сопутствовать принятию спиртного. Из динамиков лилась негромкая музыка, приятная для слуха — милая смесь от гальярд шестнадцатого века до последних новинок, транслировавшихся с Земли.
Около восьми вечера в клубе, как правило, не было ни души — в это время в спортивном зале начинались танцы. Все, кто был свободен от вахты и хотел потанцевать — а таких было большинство, — отправлялись переодеться. Все, особенно женщины, старались принарядиться. Техник Иоганн Фрайвальд выглядел отлично в золотистой рубашке и серебристых брюках — этот наряд сшила ему его подруга. Поскольку она запаздывала, да и оркестр еще не был в сборе, Фрайвальд принял приглашение Элофа Нильссона отправиться в бар.
— Только, чур, ни слова о работе, ладно? — попросил Фрайвальд, широкоплечий весельчак с крупными чертами лица. Сквозь жидковатые светлые волосы проглядывала уже обозначившаяся розоватая лысина.
Нильссон хрипловато проговорил:
— Но мне срочно нужно обсудить с тобой кое-что, пока я не забыл. Знаешь, меня просто озарило, когда я переодевался. — Он просто-таки сгорал от нетерпения. — И прежде чем размышлять дальше, мне бы хотелось проверить свою догадку на практике.
— Jawohl[12], — согласился Фрайвальд, — если ты угощаешь и не станешь долго мучить меня.
Астроном отыскал на полке собственную бутылку, захватил два стакана и направился к столу.
— Я прихвачу воды, — сказал Фрайвальд, но Нильссон не расслышал. — Эх, Нильссон, Нильссон, — вздохнул Фрайвальд, взял кувшин с водой и последовал за товарищем.
Нильссон уселся за столик, вытащил блокнот и принялся что-то чертить. Он был невысокого роста, толстый, неряшливый и некрасивый. Его не в меру амбициозный отец растил и воспитывал Нильссона как вундеркинда и решил во что бы то ни стало сделать его знаменитостью. Родом Нильссон был из древнего университетского города Упсала. Брак Нильссона вышел крайне неудачным — похоже, и он, и его супруга приняли решение пожениться от отчаяния, и в итоге Нильссон, невзирая на то что у них был ребенок, развелся с женой, как только получил возможность записаться в команду "Леоноры Кристин". Но когда он начинал говорить не на простые общечеловеческие темы — конечно, тут он был полный профан, — а о своей науке, почти сразу же забывалось о его высокомерии и напыщенности, вспоминалось о том, что именно он окончательно доказал гипотезу о колебаниях Вселенной, и воочию виделось, как вокруг его головы сверкает звездный венец…
