Он попытался побороть в себе внезапно возникшее чувство беспомощности. Обычно патрульные всегда как-то страховали себя, брали в незнакомую эпоху станнер тридцатого века и крошечный радиоприемник, с помощью которого можно было вызвать в любой момент спрятанный скуттер. Но не сейчас, когда его могли подвергнуть обыску, да и прятать всю эту технику было некуда. Эверард был в греческой одежде: туника, сандалии и шерстяной плащ, меч на боку, шлем и щит на луке седла — только вооружение было из нержавеющей стали. Он не мог обратиться в местное отделение, если бы попал в беду: никаких отделений здесь не было. Эта относительно бедная и бурная переходная эпоха не способствовала межвременным торговым операциям. Ближайший патрульный пост находился в управлении ареала в Персеполе, на поколение позлее.
Улицы расширялись, торговцев становилось меньше, а дома — роскошнее. Наконец он подъехал к площади, по углам которой стояли четыре больших дворца. За окружавшими их стенами виднелись сливовые деревья. Стражники — легковооруженные юноши — сидели на корточках у стен: стойка «смирно» еще не была изобретена. Но когда Эверард приблизился, они натянули стрелы на тетиве. Он мог просто пересечь площадь, но остановился и обратился к человеку, выглядевшему старшим по команде.
— Пусть солнце всегда ярко светит тебе, уважаемый.
Персидский язык, который он выучил всего за один час под гипноиз-.
лучателем, легко слетал с его губ.
— Я ищу гостеприимства какого-нибудь великого человека, который склонил бы свой слух к удивительным рассказам о моих путешествиях.
— Пусть и твои дни будут долгими, — ответил стражник.
Эверард вспомнил, что он не должен предлагать денег: соплеменники Кира были гордыми людьми, храбрыми охотниками, пастухами и воинами. Все они говорили с той полной достоинства вежливостью, которая отличала этот народ на протяжении многих веков.
— Я служу Крезу Лидийскому, слуге великого царя. Он не откажет в крыше над головой…
— Меандру из Афин, — подхватил Эверард.
Греческое происхождение объясняло его крепкое сложение, светлую кожу и короткую стрижку. Ему все же пришлось прилепить вандейковскую бородку. Геродот не был первым греком, совершавшим кругосветное путешествие, поэтому не следовало утрировать афинскую внешность.
В то же время за полстолетия до Марафона европейцы все еще были здесь в достаточной мере в диковинку, чтобы вызвать интерес.
Позвали раба, который пошел к управляющему, тот послал другого раба, который провел чужеземца через ворота. Сад за стенами утопал в зелени, и от него веяло прохладой, как Эверард и предполагал; нечего было и думать, что здесь у него что-нибудь могут украсть; вино и еда должны были быть великолепными, а сам Крез, несомненно, заинтересуется гостем, «Все будет хорошо, вот увидишь», — сказал Эверард сам себе, принял горячую ванну, умастил себя благовониями и надел чистое белье.
