Также мне надлежит признать, ни Триглистер, ни Рвоцкий не преувеличивали, расписывая уникальные ходовые качества корабля. Не знаю, дал ли капитан полные обороты машине, но, когда эсминец набрал скорость, в снастях завыл ветер, а разговаривать стало тяжело. Вестовой проводил нас вниз, в каюту, но и под палубой чувствовалось, какое мощное сердце бьется в машинном отделении эсминца. Генри, едва мы обустроились, прильнул к иллюминатору. Вскрикнул от изумления, позвал меня. Мы держались левого, поросшего густым тропическим лесом берега. Скорость, с какой он струился на восток, впечатляла…
— Новейшие котлы — сжигают чистую нефть. Никакого угля. Отечественная разработка, между прочим, — самодовольно обронил Гуру, беспардонно распахивая дверь. — Говорил я вам, а вы мне не верили, полковник. А ведь «Сверло» нас прямо к цели домчит, как Пегас Персея. Того, что из эллинского мифа о Медузе, кхе-кхе…
Я вспыхнул. Признаться, Гуру допек меня этим своим Персеем.
— Простите, сэр, но вы ошибаетесь, — порозовев, сказал Генри.
— Это в чем же, юнга? — подбоченился Вывих.
— Крылатый конь Пегас принадлежал не Персею, а Беллерофонту — сыну Посейдона…
— Да ну ладно, — отмахнулся Гуру. — А разве не на Пегасе скакал Персей, когда сразил Горгону, а потом и чудище, которое хотело сожрать Андромеду? Или Персей, по-твоему, не по воздуху летал, юнга?
— По воздуху, сэр. Только у него для полетов имелись специальные сандалии, подаренные ему Гефестом. Беллерофонт тоже убил чудовище, но его звали Химерой. А потом хотел на радостях воспарить на Пегасе к Олимпу, но Зевс не позволил ему этого, выбив из седла молнией. В результате Беллерофонт стал калекой и отверженным…
Как по мне, приведенная Генри история звучала в равной степени аллегорично и мрачно. Гуру же с минуту глядел на моего мальчика растерянно. Затем перевел взгляд на меня и подмигнул.
— Каков молодец, а, сэр Перси? Разделал старого брехуна под орех, видит Индра…
— Нам греческую мифологию преподавали в лицее, — сделавшись малиновым от смущения, оправдывался Генри.
— Не падайте духом, Вывих, — сказал я. — В моих глазах — вы навсегда останетесь самым большим мастаком по части мифов, если не древнегреческих, то современных. Тут вас с пьедестала — никому не сдвинуть…
— О чем вы? — насторожился Гуру. — Что-то не пойму…
— Неужели не догадываетесь?! Вы, Вывих, мягко стелете, да жестко спать. Так, кажется, выражаются в России?
Гуру изобразил изумление. Насквозь фальшивое, как мне показалось.
