— Удрал, гад! — не сдержав восторга, во весь голос кричал Умпелев. При свете луны он был похож на привидение: лица не различишь, голова, рубашка, руки — все в каше.
Произошло это на самых, как говорится, подступах к Архангельску, который в то время переживал нелегкие дни.
Через несколько минут все опять были в вагонах. Убитых и раненых не оказалось. Состав тоже был цел. Не успел стихнуть обмен мнениями о пережитом, как паровоз дал гудок и потащил эшелон дальше.
— Подъезжаем к Архангельску. Кто может рассказать, чем знаменит этот город? — как ни в чем не бывало спросил нас Воронов, присаживаясь на нары.
Его беседы с нами стали уже привычными, проводились в день не по одному разу. Одна из них каким-то художником-самоучкой была даже отображена на рисунке, сделанном на обыкновенном тетрадном листке: будущие юнги сидят, внимательно слушая солидного, бравого, лет сорока военного моряка, ведущего, по всей видимости, интересный рассказ. Рисунок, обнаруженный на нарах, тут же обошел весь вагон, побывал в руках чуть ли не у каждого будущего юнги. Все нашли его удачным. В моряке безошибочно узнали старшину, а вот имя художника установить не удалось.
Сегодня был найден еще один рисунок. На этот раз на другую тему. Посередине вагона в окружении хохочущих мальчишек стоит облитый кашей пацан. Обеими руками он пытается выгрести ее из своих волос. А под рисунком надпись: «Люблю кашу, сваренную другими». Произведение искусства неизвестного художника вызвало хохот сильнее того, что был тогда, когда это все случилось. Не смеялся только Умпелев.
— Ну зачем же так, ведь я не нарочно облился кашей. А не хотел ее варить потому, что не умел. Теперь увидел, как это делается, если надо, приготовлю. А то, что добавку попросил, так ведь досыта теперь поесть удается не часто…
Многострадальный вид парня, почти на голову выше любого из нас, его чистосердечные слова вызвали в моем сердце чувство жалости. Судя по тому, что смех прекратился, что-то похожее испытывали и другие.
— Ребята, что тут говорить? — спросил Филин, взявший рисунок. — Ваня все понял. Изорвем это злополучное творение — и дело с концом!
— Правильно-о-о! — закричали все.
Архангельск… Город на севере, где много холода, леса, мало солнца, тепла — вот, пожалуй, и все, что я помнил с уроков географии в школе. Я стал ловить себя на том, что знания последнего года учебы у меня не такие уж прочные. Это, наверное, потому, что на уроках мы иногда думали не о том, о чем следовало, а о побеге на фронт.
