— Прости… Простите, Мария, — отпустил меня сам. — Я иногда забываю, что некоторые люди болезненно воспринимают нарушение личного пространства. Хотел только сказать, что нет ничего зазорного в двух чашках кофе.
— Есть, — я определилась с линией поведения. — Можно, я скажу откровенно?
— Жду. В том числе и обвинений в сексуальных домогательств, хотя это не они.
Они самые! Он одним взглядом уже мои губы истрепал, какие еще бывают домогательства очевиднее? Но сказала я другое:
— Видите ли, я вас считаю очень привлекательным мужчиной. Да чего уж там, так все считают, вы и сами в курсе. Но я люблю одного человека…
— Того самого богатого любовника? — он вскинул бровь.
— Одного. Человека, — повторила с нажимом. — Я прекрасно понимаю, что никакой симпатии у вас ко мне нет, даже мысли такой не возникло, но я боюсь любых слухов. Он слишком ревнив и если только узнает, что я просто посидела в кафе с настолько впечатляющим мужчиной, то мои надежды на том и закончатся. Вы, вероятно, заметили, что я вообще ни с кем не сближаюсь? Вот и причина.
— Снова врете. Вы бы хоть какой-то одной версии придерживались, потому что мне все сложнее не смеяться в голос.
— Кажется, вы отказываетесь слышать то, что вам не нравится.
— Да, со мной такое бывает, Мария, — он уже улыбался в пол. — Но не в случае такого бредового объяснения. Ревнивый возлюбленный с биноклем, из-за которого нельзя с кем-то выйти в кафе, серьезно?
— Почему же бредовое? Люди разные, он такой, не терпит никакой легкомысленности. А я и сама по себе нелегкомысленная и давно определилась: или он, или в монастырь.
— Девственница? — вопрос прозвучал слишком отчетливо, чтобы сделать вид, что не расслышала.
— Конечно! Разве могли быть какие-то сомнения? — этим возмущением я и закончила.
— Я все понял, еще раз извините. Я постараюсь больше вообще не допускать таких двусмысленностей.
Главное слово — «постараюсь». Вот только уходя, явно расслышала шумный выдох. Интересно, что он означал? Может, Кирилл Алексеевич сопоставлял истории о «бывшем богатом любовнике» и «новой девственности»? Но мне безразлично, лишь бы держал себя в руках. И он начал держать. По крайней мере больше я даже пристальных взглядов не испытывала, не то что подобных разговоров наедине. И если бы я не знала наверняка о его симпатии по телефонным признаниям, то в следующие дни могла бы дать руку на отсечение, что он меня воспринимает примерно так же, как офисный табурет.
В субботу я заболела — простуда, как обычно, накатила, когда не ждали. Лежа в кровати, надеялась, что сегодня никому не понадоблюсь — насморк антисексуален. Хотя и держала капли под рукой, на всякий случай. Отработаю, если придется, несмотря на раскалывающуюся голову.
