— Ничуть, — возразил Юрий. — За любовь нужно платить!
— Но не головой же?! — не согласилась Волгина.
— Именно головой! — воскликнул он и процитировал: «… Ценою жизни ты мне заплатишь за любовь»! — его глаза как-то странно сверкнули.
— Блок ваш любимый поэт? — спросила Мирослава, чтобы как-то сменить тему…
— Нет, — он качнул головой, — любимый Лермонтов. Особенно, вот это: «Я горд — прости — люби другого…»! — произнёс он неожиданно жарко.
И Мирославе показалось, что в этом горьком пламени чужого стиха свернулось в стальную пружину отравленное жало уязвлённого самолюбия Юрия Базилевского.
— «Я горд! — прости — люби другого…» — повторила она задумчиво.
— А вы любите Лермонтова? — прервал её размышления Базилевский.
— Я?.. — переспросила Мирослава, — пожалуй, не очень… Он слишком мрачен для моего мироощущения.
— Ну и зря, — сказал он, — вам, наверное, нравятся наши современные рифмоплёты? — в его голосе была нескрываемая насмешка.
Пренебрежение Юрия Базилевского к собратьям по перу неприятно удивило Мирославу.
— А, впрочем, — подумала она, — поэты, кажется, терпеть не могут друг друга…
— Нет. Я люблю Гёте, Шекспира, Тютчева… — ответила она на вопрос Юрия.
— Весь мир театр, — перебил он её, — а женщины неподражаемые актрисы, — закончил Базилевский неожиданно.
— Не припоминаю такого у Шекспира…
Он засмеялся, — это не Шекспир. Это я!
— В таком случае, актёрство присуще не только женщинам.
— Нет, именно женщинам, — упорно проговорил Юрий, и в его глазах вспыхнула ярость.
Но он взял себя в руки и спросил, почти спокойным голосом, — а зачем вы хотите видеть мою жену?
— Опомнился сокол, — подумала Мирослава и ответила, — по делу.
— Секрет? — усмехнулся он.
— Можно сказать, что да. Ведь у вас тоже, наверное, есть секреты?..
— У меня нет секретов. Я открыт миру, а мир открыт мне.
Мирослава решила промолчать, и не отвечать на импульсивные выпады известного поэта.
— Когда я женился, — сказал Юрий, — моя жена казалась мне ангелом.
Мирослава не удержалась, — трудно заподозрить ангельскую сущность в оболочке деловой женщины, да ещё в нашей стране. Без зубов и когтей не обойтись.
— Значит, я ошибался. О! Как я был наивен! Как слеп! — он воздел руки к потолку, а потом схватился за голову, — но я так люблю своего сына! — искреннее отчаяние зазвенело в его голосе.
Мирослава молча, смотрела на поэта.
— Хотите тосты? — спросил он неожиданно.
— Пожалуй, — осторожно произнесла она.
Юрий включил тостер и через несколько минут подал Мирославе тарелку с подрумяненными тостами.
