Старуха ничего не сказала, даже не взглянула на нее ни разу. Прижав к себе ребенка, она не спеша макала куски хлеба в похлебку и еще медленнее разжевывала их. Глаза ее были холодны и сухи, лицо казалось вырезанным из куска дерева.
«Что я ей сделала? — спрашивала себя Тошка, всхлипывая еще горше. — Слово ли ей сказала наперекор, глянула ли на нее со злобой, работу ли бросила?..»
Иван встал из-за стола, вынул свой нож и, сам не зная зачем, принялся обстругивать веточку тутового дерева. Жестокость матери удивила его. Как можно говорить такие обидные, несправедливые слова! Раньше она была не такая. И Тошку жалела, как родная мать. Все, бывало, «Тошка да Тошка»; что ни слово ей скажет, будто медом помажет. А теперь ни с того ни с сего… За что? Иван и помыслить не мог, чтобы Тошка хоть чем-нибудь огорчила свекровь. «Чудно́ это! Чудно́! — твердил он про себя. — Давно ли она была такая ласковая со снохой… а теперь вдруг…»
Иван и раньше думал, что трудно им будет перенести смерть Минчо, что еще многие месяцы в доме будут звучать плач и причитания. Но он почему-то был уверен, что тяжкое горе еще больше сблизит его мать с Тошкой, что они вместе выплачутся, поверяя друг другу свою скорбь и тоску. И он ждал, что под бременем великого горя все они будут жить в мире, любви и согласии. А что вышло?.. И во всем виновата старуха. Это она озлобилась на Тошку уже с того часа, когда они вернулись с похорон. Первое время она молчала, а теперь вот принялась поедом есть сноху.
В доме стало как-то пусто, мрачно; не слышно было в нем больше ласкового слова, не видно было улыбки, все ходили хмурые, молчаливые. Кончив домашнюю работу, Тошка забивалась куда-нибудь в угол, закрывала лицо руками, и стройные ее плечи тряслись от рыданий. Она плакала о том, что нет у нее больше мужской защиты, что живется ей тяжело, что свекровь обижает ее. Умер Минчо, и все в доме переменилось. Глаза у старухи стали злыми, как у перепуганной буйволицы. «Значит, как она меня ненавидит! — плакала Тошка. — Давно уже зубы на меня точила, да только таилась. Минчо боялась. А за что? Что я ей сделала?..» И Тошка погружалась в свои мысли, тоску, мечты. Остаться бы только живой и здоровой, да вырастить бы Пете, да женить бы его, уж она, Тошка, сноху свою будет беречь, словно крашеное яичко. Как родную дочь будет ее лелеять, как ребенка малого баловать… Да и почему не лелеять, почему не баловать?.. Если и плохая будет сноха, все — человек; уживутся! И за что ее ненавидеть, колоть злыми, обидными словами, как ее, Тошку, теперь колет старуха?.. Тошка вспоминала всю свою жизнь от замужества с Минчо и до его похорон. Вначале, когда Минчо целиком отдавался деревенским общественным делам и к нему отовсюду приходили люди, связанные с ним общей политической работой — «партизанщиной», как тогда выражались в деревне, — старуха пыталась его остановить.
