Час спустя я благополучно разобрала письма и разложила их в разные стопки, намереваясь спросить у миссис Вандербридж, следует ли мне уничтожить наименее важные. Те письма, которые она особенно хотела сохранить, все никак не попадались под руку, и я уже хотела прекратить поиски, когда, пытаясь силой открыть тугой замок одного из ящиков, случайно нажала на что-то; распахнулась маленькая дверца встроенного тайника, и глазам моим предстал темный предмет, который раскрошился и распался на части от одного прикосновения. Склонившись ближе, я рассмотрела ссохшийся комок. Некогда он представлял собой букетик цветов, и обрывок алой ленты все еще украшал хрупкие стебельки, скрепленные проволокой. В этом выдвижном ящичке кто-то хранил дорогое сердцу сокровище. Растроганная этой романтичностью, я осторожно собрала весь прах в тонкую оберточную бумагу и, ощущая сопричастность чужой тайне, уже собралась было отнести свою находку к миссис Вандербридж в гостиную. И только тут обратила внимание на пачку писем, перевязанную серебряным шнурком. Поначалу я решила, что именно их искала так долго. Но шнурок порвался, едва я взялась за него, и, подбирая рассыпанные по столу письма, я невольно прочитала словечко-другое сквозь прорехи в конвертах и поняла, что это любовные послания, написанные, по моим подсчетам, лет пятнадцать назад мистером Вандербриджем своей первой жене.
«Возможно, хозяйке будет больно увидеть их, — размышляла я, — но у меня нет права их уничтожать. Придется отдать ей».
Когда я вышла из комнаты с письмами и цветочным прахом в руках, то подумала вдруг: что если отнести все это мужу, а не жене? Но затем — думаю, тут сказалась моя неприязнь по отношению к призраку, — я решительно сбежала вниз по лестнице.
«Благодаря этим письмам та, другая, обретет новую силу, ведь мистер Вандербридж будет думать о ней больше обычного, — сказала я себе. — Так что ему не видать их вовек. Не видать — уж я об этом позабочусь». Мне, безусловно, приходило в голову, что миссис Вандербридж вполне может в порыве благородства отдать письма мужу: она была способна поступить вопреки своей ревности, — но я решила, что, пожалуй, успею отговорить ее. «Если та, другая, и способна навсегда вернуться в этот мир, произойдет это в тот момент, когда письма попадут к нему», — повторяла я, торопливо пересекая холл.
Миссис Вандербридж лежала на кушетке возле камина, и я сразу заметила, что она плакала. Сердце у меня разрывалось при виде горестного выражения на ее милом личике, и я чувствовала, что сделаю все на свете, лишь бы успокоить ее. В руках миссис Вандербридж держала книгу, но, по-моему, вряд ли прочитала хоть страницу. На столике возле кушетки уже горела электрическая лампа, а вся остальная комната была погружена в полумрак: день выдался сумрачным и зябким, и казалось, вот-вот пойдет снег. Неяркий свет радовал глаз, но едва я вошла в комнату, мною завладело настолько тягостное чувство, что от него хотелось бежать прочь из этого дома, на холод и ветер. Если вам доводилось бывать в доме с привидениями — доме, где властвует незабываемое прошлое, — вы поймете то острое ощущение тоски вплоть до мурашек по коже, которое одолевало меня всякий раз, когда в доме начинали сгущаться сумерки. Уверена, что дело не в моей чувствительности — ведь от природы я наделена жизнерадостным нравом, — а в общей атмосфере, в воздухе, которым мы дышали.
