— Придется... — сказал милиционер и тяжко вздохнул. Ему явно не хотелось тревожить область, да еще из-за постановления Совнаркома, которое, может, и пришло в райотдел, а он не обратил на него должного внимания. Представитель власти еще раз взял под козырек, произнес: «Мойтесь, товарищи ученые! С легким паром!.. А область я, пожалуй, запрошу» — и, развернувшись по уставу, прошествовал мимо голых физтеховцев к выходу.
Лишь только дверь за ним закрылась, академик Иоффе набросился на Арцимовича:
— Вы с ума сошли, Лев Андреевич! Какое постановление? Какой Совнарком? Авантюризм... крайней степени... А если позвонит в область?
— Не позвонит. Они здесь еще живут по нормам мирного времени. А если и позвонит, то только завтра. А паровоз к нашему составу прицепят ровно в шесть утра.
Эшелон продолжал двигаться на восток. Скудный быт эвакуации, с его постоянными лишениями, быт военного тыла еще только складывался в медленно бредущем эшелоне. Нерадостные вести об оставленных городах тяжко придавили людей в теплушках, от безделья и неизвестности отдавшихся своим невеселым мыслям.
Арцимович устало поднялся с лавки. Пошел. Состав мотался на стыках, вырываясь из лесистых мест на степные приволжские просторы. Только сейчас он понял, как смертельно вымотался за эти недели. Любое исследование, самое напряженное, когда дневал и ночевал в лаборатории, не забирало столько сил и энергии, как эвакуационные хлопоты.
Наверное, ветер был холодным, а он в одном пиджачке. На переходах было зябко. Арцимович почувствовал себя скверно. Впору лечь, накрыться пальто, забыться во сне от суеты, от всех забот и дел. Но паровоз уже сбавил ход. Вагонные колеса замедлили свой унылый перестук, все резче отзывались на стыки и стрелки. За дни скитаний Арцимович уже научился различать мельчайшие оттенки в этой извечной симфонии железнодорожного движения. Скоро станция, а значит, ругань насчет паровоза, кипятка и врача. В одном из вагонов у девочки жар и сыпь. Подозревают корь.
Традиционно желтый вокзал с полукружием высоких окон. Толпы сорванных с места людей, забивших здание, пристанционный сквер с увядшими цветами на клумбе, не вытоптанная, а вылежанная трава на газонах. Очередь в туалеты и за кипятком. Снова крик в кабинете издерганного начальника станции. Наконец-то вырванное обещание: «Паровоз будет через два часа...»
В Харькове, на ХЭМЗе, тоже готовились к эвакуации.
Директор, замотанный предотъездными хлопотами, набросился с упреками на Явлинского: «Где тебя черти но...» — но не окончил фразу, увидев его одетым в форму со шпалой в петлице.
