На следующее утро, сидя в столовой Белого дома, увешанной гравюрами старинных пароходов, Сакс помянул Наполеона, по слепоте и высокомерию отвергшего проект молодого американца-изобретателя о паровом флоте.
Сакс знал, за какую струну зацепить президента. Тот вызвал атташе-секретаря генерала Уотсона и, передав ему письмо Эйнштейна и меморандум Сциларда, произнес: «...это требует действий!»
Было бы неверным считать, что после этого дело с атомным оружием сразу же шагнуло вперед. Чиновники Пентагона должны были дозреть до идеи сверхбомбы. В Берлине тоже лишь согласовывали «урановый проект».
Соединенные Штаты и Германия еще не были противниками в войне, нацистские самолеты еще совершали боевые вылеты на бензине, услужливо поставляемом фирмой «Шелл». Но интернациональные связи рвались одна за другой по доброй воле самих ученых.
В Ленинграде, в Физтехе, чувствовали эти обрывы, но продолжали работать, искать, думать, реально приближаясь к овладению силами атомного ядра, ожидая завершения постройки циклотрона. Стены его уже поднялись вровень со старым институтским зданием. И на четверговых семинарах Курчатов чертил схему будущего уранового котла.
Никто ничего ни от кого не скрывал. В информации «Советский циклотрон» газета «Правда» писала: «В Лесном на территории Физико-технического института Академии наук СССР недавно построено двухэтажное здание, похожее на планетарий...
В машинном зале уже стоит генератор мощностью 120 киловатт. Через люк в потолке на бетонный фундамент спускаются детали второго генератора...
В ближайшее время здесь будет установлен 75-тонный электромагнит высотой около 4 метров. Диаметр его полюсов — 1 200 миллиметров...»
Это было опубликовано в воскресенье, 22 июня 1941 года.
Слишком хорошо знал Иоффе своих «мальчиков», их способность не только к планомерным исследованиям, но и к спонтанным поступкам. Наверное, поэтому и поспешил в то июньское воскресенье в военкомат, чтобы преградить им дорогу на фронт.
«Сберечь кадры. Сберечь во что бы то ни стало», — сколько раз повторял академик эти слова и на ученом совете, и в разговорах с физтеховцами, и в различных академических и городских инстанциях.
Один разговор с Курчатовым чего стоил. Генерал по прозвищу, профессор и доктор наук, по военной специальности он был всего лишь рядовым запаса электротехнических войск. Со всей прямотой Курчатов заявил, что не считает для себя возможным продолжать занятия чистой наукой. Только на фронт... И Абрам Федорович, понимавший Курчатова с полуслова, знающий его рассудительность и преданность науке, но знающий и пробойную силу его характера, в первое мгновение даже растерялся. Потом, оглядев собравшихся в кабинете, непривычно резким голосом бросил: «Оставьте нас одних».
