Итак, выполняя упорное требование особиста Румянова, Бережанский и Катя провели с Григорием разъяснительную работу: «Рассказывай, что можно рассказать». Тот слушал внимательно, кивал головой, а его единственный глаз поблескивал хитро и задорно. И было ясно, что пациент к маневру вполне подготовлен. Понял и принял к исполнению.
Через день-другой он постарался найти такую историю, в которой, по его представлению, ничего секретного не было. И рассказать ее можно кому угодно, даже ненавистному особисту, оскорбившему его грубым словом.
Итак, ранним утром, солнечным, явно весенним, Григорий стал усердно вспоминать бои под Сталинградом. Как же все это было?
Шел август сорок второго года. Стало известно, что немцы прорвали наш фронт под Сталинградом. Тогда круто изменились задачи их воинской части. Поначалу им поменяли обмундирование, строй и отношение с командирами. Привилегированная воинская часть, экипированная отлично от других — в добротные, ладные куртки, а не в обычные шинели, вооруженная не трехлинейками, а новейшими автоматами и самозарядными винтовками, в кратчайший срок обращалась в обыкновенную пехоту. Учили их днем и ночью — на все про все было отведено две недели. Десантникам это было не по душе, и в чем-то они были непокорны. Например, упрямо не соглашались поменять свои сапоги на ботинки с обмотками. И начальству пришлось поступиться. Сапоги все-таки оставили… И вот посадка в теплушки. Эшелон двинулся под Сталинград. Теперь им следовало твердо запомнить, что они являются бойцами сто одиннадцатого стрелкового полка. Просто пехотой.
…Григорий, то лежа на койке, то прохаживаясь по госпитальному коридору, вспомнил маршрут следования к Сталинграду и радовался возвращению памяти, он уже мог восстановить весь тот путь, все населенные пункты…
Высадились новоявленные пехотинцы под городом Себряковом и двинулись пешим маршем, по возможности обходя городки и казачьи станицы. Вспомнилось, как их молили казачки: «Быстрей проходите. Не ровен час, герман прилетит, бомбы станет кидать. Проходите, ради бога»… Тогда кольнуло Гришу чувство обиды: себя жалеют, а нас, защитников своих, выходит, нет. Но обида отошла, когда увидел сожженные станицы и поселки.
Через Дон перешли по понтонному мосту ночью, а вскоре достигли назначенного рубежа обороны. Проходил он по донской пойме. Сменили обескровленную в боях воинскую часть. Появилось у десантников новое старшее начальство и сразу позарилось на вооружение новоявленных пехотинцев. Отобрали пистолеты. Покушались и на автоматы, на снайперские винтовки с оптическим прицелом. Но встретили грозное непонимание и от этой мысли отказались.
