К морю мы пробились с большими потерями, кинулись к стругам и ушли. В море отрезвели от ханского вина и от пролитой крови. Дорого нам обошёлся винный погреб. Сделали перекличку.
— Говори, Серёга, — я устало полулежал на корме на подостланном, дорогом персидском ковре.
Загорелое лицо есаула блестело от пота, на скулах чернели росчерки сажи. В горящих глазах ещё бродил хмель, но не вина, а недавнего боя.
— Хорошо погуляли, атаман, эти собаки надолго нас запомнят! — он сплюнул за борт, что давно стало его привычкой, не предвещавшей ничего хорошего.
— Говори.
— Ты знаешь, казаки пару бочонков с вином в струг притянули.
— Да не томи ты!
Лицо Кривого застыло:
— Четыреста человек оставили в городе и все наши пушки — их солдаты Будар-хана уничтожили. Полон наш…
— К чёрту полон и пушки! — перебил я. — Четыреста казаков потеряли!
Я с ненавистью посмотрел в сторону берега — Решт уже был далеко, но на самой кромке берега можно было разглядеть серую кромку горожан, празднующих победу над казаками. Я стал сдирать с себя залитый и пропахший вином кафтан. Выкинул его за борт. Ветер сразу же прилип к обнажённому, потному телу.
— Тащи, Серёга, бочонки! Черноярец, где ты, бисов сын?! Собирайтесь, есаулы, помянем наших хлопцев!
— Сегодня они — завтра мы! — заметил Кривой.
— Мы посчитаемся с басурманами, обязательно посчитаемся! Сыграем тризну по нашим удальцам! — пообещал я.
* * *
В Фарабате мы рассчитались за всё. Город сожгли, а наши струги вновь были переполнены добычей и едва не черпали воду своими бортами.
Зимовали на полуострове Миян-Кале в шахском заповеднике. Вырыли бурдюжный город, насыпали вал, справили частокол. Со всех сторон — болота да зыбучие пески, так просто не подойдёшь. Нас обложили войска Аббаса, но не трогали — жали лета. Встречались в коротких стычках. Зима выдалась лютой и голодной. От грязи, комаров, болотных испарений и недоедания появились болезни. Зима унесла очень многих. Казаки устали, часто говорили о доме, о станицах.
Едва кончились зимние штормы и метели, едва пригрело солнышко, мы, обманув шаха, вышли в море и объявились на Трухменских землях. Казаки мечтали отогреться и отъесться после болезненного и голодного Миян-Кале. С огнём и кровью прошлись по трухменским кочевьям. Робята лютовали, хотели оторваться за зимнюю отсидку. В струги волокли войлок, бараньи туши, кувшины с конским молоком. Приоделись в тёплые туркменские малахаи. Отогрелись и наелись. Глаза заблестели, на серых от пыли, смуглых, пропечённых персидским солнцем лицах вновь появились улыбки. Заговорили об удачном походе и удачливом атамане — Стеньке Разине, и… о возвращении домой.
