Но Виктора Петровича уговорили, а руководителем писательской группы назначили популярного тогда советского писателя Василия Ардаматского. («Сатурн почти не виден» и прочее). Как только поезд пересёк государственную границу и миновал серые подворья Вялой Подляски, популярный писатель превратился в классика. «Витька, за водкой!». В итоге в Берлине Ардаматского и Астафьева поселили в разных отелях. С горя Виктор Петрович спустился в бар, заказал там стаканчик шнапса, сделал глоток, поднял глаза и замер. Перед ним сидел немец. Один глаз косил, ключица выбита, может, и на Днепре. И немец глянул на Астафьева — как в случайное зеркало. И видно было, что отражение ему не понравилось. Чтобы отвлечься, потянулся вилкой к последней оставшейся в его тарелке горошине, подцепил и понёс ко рту. Только поторопился он, замасленная горошина сорвалась с вилки. Немец снова её подцепил, понёс ко рту и во второй раз её не удержал. Это почему-то успокоило Виктора Петровича. Вот били мы вас, и будем бить, несколько даже заносчиво подумал он, имея в виду не столько даже немцев, сколько некоторых классиков русской советской литературы. А немец понёс горошину ко рту, и снова её уронил.
И так несколько раз, чем сильно улучшил настроение Виктора Петровича.
Он выпил ещё один стаканчик отвратительного шнапса, и окончательно утвердился в той хорошей мысли, что вот били мы вас и бить будем! А немец между тем собрался, осторожно глотнул из своей рюмки и, настороженно косясь на Астафьева, взял в левую руку нож, аккуратно прижал им к вилке злосчастную горошину и съел.
Вот тут Виктор Петрович и уронил горестно голову на руки.
«Когда-нибудь они нас победят».
…первый секретарь — (Обкома. — Г.П.) — в Вологде дал мне квартиру. Писателю, сказал, нужна большая квартира. Свою, заметьте, мне отдал. Ну, а себе, чего ж, новую построил. Которую мне отдал, громадная — страсть. Жена Марья у меня маленькая, как увидела необозримую кухню, заохала. А я заперся в кабинете и работаю. Хорошо, наконец, удобно. А потом стал чувствовать, что вот что-то не так. И понял. Это, понял, неправильно, что я с Марьей в такой большой квартире живу, а никто ко мне не идёт. Наверное, боятся обкомовской квартиры. Пришлось обзванивать всех: «Ну, почему не идёте? Раньше-то шли в любое время!». Один брожу по хоромам. «Марья, — кричу. — Где ты?» — Она откуда-то отвечает: «Тута-ка!».
Пришлось переехать…
