В комнате, где обитала Клава, как в казарме, стояло десять железных коек, но было уютно и чисто — чувствовалось, что здесь жили женщины.
Клаву он там не застал. Ее соседки, такие же по годам, что и она, согнанные сюда войной на стройку, насмешливо разглядывая солдатика, сказали, что Клавы нет и неизвестно, когда вернется, и позвали с собой на танцы в соседний барак, где играла гармошка, слышались женские визги и топот солдатских сапог.
Вася смущенно поблагодарил за приглашение, но пойти на танцы отказался. Сказал, что посидит здесь, если можно, подождет Клаву. И остался сидеть на табурете в пустой комнате, украшенной по фанерным стенам фотографиями киноартистов и вышитыми ковриками. Девушки, разгоряченные танцами, порой забегали сюда выпить воды из железного бачка с прикованной к нему цепью кружкой.
В большой, должно быть, самой большой комнате, в неярком свете двух ламп стоит столбом махорочный дым. Железные койки сдвинуты к стенам, нагромождены одна на другую до потолка, и на них густо сидят зрители — совсем молодые девушки и женщины постарше, кое-кто с детьми на руках. А на освободившемся пространстве на дощатом полу топочут солдатские сапоги вокруг женских туфелек.
Солдаты все — в танце, ни одного свободного. Даже гармонист занят. Полногрудая девица обняла его за шею, как добычу, оберегая от других. А он с закрытыми глазами упоенно играет вальс, во всю ширь растягивая меха, и щекой блаженно трется о грудь девицы, полонившей его.
Женщины, которым посчастливилось заполучить кавалера, сладко жмутся к ним в танце, изнемогая от долго сдерживаемой страсти.
Зрители, не скрывая, завидуют им.
На самом верху, под потолком сбились в кучу женщины и старик со старухой.
Старуха (неодобрительно поджимая губы). Господи, грех-то какой. Стыд потеряли.
Первая молодая. Чего стыдиться-то? В кои-то веки эшелон у нас остановился. Мужским духом повеяло. А то все мимо едут, без остановки на фронт. Это когда еще другой поезд здесь застрянет?
Вторая молодая. А толку-то? Постоит часок-другой, гудок — и поминай как звали.
Третья молодая (сладко потянувшись, привалившись к подушкам, и кофточка затрещала под напором ее сильного молодого тела). Эх, бабы, мужика бы! Задушила, зацеловала бы…
Старик (древний, сухой, как икона). Уймись, кобыла. Одно баловство на уме.
Третья молодая (приоткрыла сомкнутые в истоме глаза, лениво, без злости, огрызнулась). С тобой набалуешь…
Старик. Муж твой — на фронте, воюет, может, смертную муку принимает… Вот погоди, вернется — он тебя вздует вожжами.
