Сердце Низеи наполнилось жутким восторгом, и грудь её расширилась могуществом, таинственным и странным. Она собиралась пуститься в загробное царство на битву с родными богами за пленную душу пришлого бога, златого Аслана.
Она стала собирать волшебные травы: «змеиную росу», и красный горлец, и дурман, и «вечерний корешок». Потом оторвала ветку чёрной омелы — дерева смерти — и ветку белого ясеня — дерева жизни. Из тонкой омелы она согнула обод, а из ясеня сделала трещотку, потом развязала на своём теле под травяной туникой туго стянутый пояс из замши, широкий и мягкий. Пояс был как бы частью её собственной кожи.
Она натянула гибкую кожу на обод и сделала бубен. Деревом жизни она стала стучать в тонкую кожу, растянутую на дереве смерти, и запела, и стала взывать.
Она взывала к солнцу и говорила так: «Солнце-отец, верни душу твоему светлому сыну». Но солнце не отвечало. Она взывала к владычице подземной, которая крепкими бивнями роет утробу земли и заставляет трястись скалы: «Подземная владычица, верни душу из чёрного плена». Но владычица не отвечала. Она призывала духов востока и духов заката, молилась звёздам и ветрам, утренней заре и вечерней, но никто не отзывался.
Тогда она призвала собственных духов, покорных её воле. Эти не смели не откликнуться и явились один за другим. Пёстрый желтобрюх приполз и зашипел в кустах, пролетела крылатая мышь-нетопырь. И серая ласка мелькнула у чёрной воды и стала тащить на берег зубами большого лосося. Но все они были боязливы и бессильны, и мелькнули на минуту, и рассеялись, и исчезли как дым.
Низея вздрогнула и пришла в себя. Аслан лежал перед ней на песке, бледный и вялый как прежде, ни живой и ни мёртвый. Она снова стала растирать ему грудь и плечи и спину. В ноздри ему она положила пахучую иру, коснулась опущенных век пушистой и едкой «оживкой» и натёрла виски крапивой. Аслан не просыпался.
Сильный воин, он лежал перед ней как малый ребёнок. Она трудилась над ним как мать над младенцем. Всем напряжением тела и духа она стремилась родить его снова для нашего мира. Светлый бог, он был в её руках как глина в руках горшечницы. Она хотела вылепить его снова, придать ему новую форму, способную к жизни.
И Низея вся загорелась тёмным и жутким пламенем и запела громче прежнего и застучала трещоткой в бубен. И вот бубен словно расширился и сделался круглой крылатой ладьёй. Лес закружился и поплыл. Тело Низеи сделалось тоньше и легче. Сидя в волшебной ладье, несомая песней, Низея вспорхнула к небесам и помчалась в загробное царство.
