б) любое преступление наносит или создает угрозу нанесения вреда именно общественным отношениям, а не чему-либо иному[144].
Не углубляясь в суть теории общественных отношений, отметим лишь, что она не может применяться ко всем видам преступных посягательств. Признание заданной теорией универсального и всеобъемлющего характера приводило и продолжает приводить к трудностям в понимании многих уголовно-правовых институтов и ставит перед наукой и практикой ряд неразрешимых проблем.
Во-первых, вызывает сомнение отнесение к объектам преступления личности, здоровья, чести и достоинства, общественной безопасности и пр. С точки зрения философии, перечисленные выше категории не являются общественными отношениями как таковыми.
Во-вторых, при рассмотрении преступления как определенного уголовно-правового отношения, в котором преступник является субъектом, а общественные отношения – объектом, допускается логическая ошибка: одно понятие определяется через другое, тождественное ему. Продолжая логический ряд, можно предположить, что в общественных отношениях, являющихся объектом преступления, виновный является непосредственным субъектом, т. е. составной частью объекта. Нечто подобное происходит при анализе понятия «деяния». Все эти посылки, в конечном счете, приводят нас к выводу, что само преступление является составной частью общественного отношения (т. е. объекта преступления).
В-третьих, сторонники теории общественных отношений исходят из того, что вред в результате преступного деяния причиняется именно общественным отношениям. В то же время, отечественное законодательство подразделяет вред на физический, моральный и материальный. Остается неясным, как в результате преступления может быть причинен, например, физический вред неодушевленным и нематериальным по своему существу общественным отношениям.
В-четвертых, признание объектом преступления общественных отношений не позволяет рассматривать фигуру потерпевшего как субъект уголовно-правовых отношений, а следовательно, исключает влияние потерпевшего на возникновение и прекращение этих отношений. Отсюда логическим путем частный интерес исключается из сферы уголовно-правового регулирования, а вместе с тем согласие потерпевшего на причинение вреда собственным интересам при решении вопроса о преступности и наказуемости деяния теряет всякую значимость.
Совершенно очевидно, что при подобном подходе к проблеме объекта преступления дальнейшие теоретические разработки института согласия потерпевшего теряли всякий смысл и не позволяли на основе господствующей доктрины объяснить целесообразность и необходимость расширения сферы диспозитивности в уголовном праве.
