Лиля Брик: Её Лиличество на фоне Люциферова века | страница 59



Вспомни — за этим окном впервые


Руки твои исступленно гладил.



В первом варианте — как, судя по всему, и в действительности — были «ноги». Но Маяковский стыдливо заменил их на «руки» — получилось не так вульгарно.

...День еще —


выгонишь,


может быть, изругав.


В мутной передней долго не влезет


сломанная дрожью рука в рукав.


Выбегу,


тело в улицу брошу я.


Дикий,


обезумлюсь,


отчаяньем иссечась.


Не надо этого,


дорогая,


хорошая,


дай простимся сейчас.


Всё равно


любовь моя —


тяжкая гиря ведь —


висит на тебе,


куда ни бежала б.


Дай в последнем крике выреветь


горечь обиженных жалоб...



Крик был далеко не последний. Крик этот длился целых 15 лет. Но о каких же жалобах шла речь?

...Кроме любви твоей,


мне


нету солнца,


а я и не знаю, где ты и с кем.


Если б так поэта измучила,


он


любимую на деньги б и славу выменял,


а мне


ни один не радостен звон,


кроме звона твоего любимого имени.


...................................................


Дай хоть


последней нежностью выстелить


твой уходящий шаг.



Сразу вслед за «Лиличке!» писалась поэма «Дон Жуан», которая и вовсе вывела музу из себя. «Я рассердилась, что опять про любовь, — как не надоело! Володя вырвал рукопись из кармана, разорвал в клочья и пустил по Жуковской улице по ветру»>[119].

Словом, Маяковский томился от безответности. Лиля вроде бы находилась рядом — гуляла с ним ночами в красивой шляпке, бродила по магазинам, покупая карандаши для Оси, — но в то же время витала далеко. С ним, но не с ним одним. Стихи его она обожала, но Маяковского-мужчину — любила ли? Вряд ли. При этом отпускать поводья не соглашалась. Какой такой последний крик, какая такая последняя нежность? Шаги ее удалялись, но как только Маяковский начинал отчаиваться и прощаться, приближались вновь, утешая, возрождая пламя. И как бы Маяковский ни звенел своей цепью, как бы ни метался, выревывая по-воловьи хоть какую-то определенность в отношениях (пан или пропал), Лиля привычно играла его сердцем, как мячиком. То напишет ласковое, то отстранится. То забежит на чаек, то спрячется. И не то чтобы это были сознательные манипуляции (хотя отчасти, наверное, и так). Просто для флирта и альковных утех у нее хватало ухажеров и без великого футуриста. Но отпустить его насовсем было нельзя — у Лили имелся нюх на истинные таланты, и бросаться столь драгоценным трофеем она не собиралась.