Я здесь | страница 6




час-другой обучения в разговорах, покуривании, анекдотах, знакомствах и обсуждении статей, характеров и успехов всех мимо снующих зубрил и хвостистов.


Вот лестничный поворот огибает скромно-яркая Вава Френкель. Она в чем-то сером, подчеркнуто-будничном, а движется, как балерина.


- Здравствуй, Дима!


Исчезла...


Тут же возникает Леша Порай-Кошиц, сын покойного академика, учащийся на другом потоке. Видимо, наблюдал за ней с другой точки.


- Ты знаешь эту девушку? Познакомь меня!


- Видишь ли, Леша...


Нет, Вава, увы, не "моя" девушка, но дарить ее Порай-Кошицу я не собираюсь.


Подходит Кира Певзнер - точеная фигурка, манеры жеманные, но с подначкой, глазища "туда-сюда" заставляют не замечать тяжеловатых книзу щечек. Вот она, вроде бы "моя" девушка, но это только так. То манит, то отталкивает - держит при себе, а сама ищет новых знакомств.


Мелькнула Люба Попова - совершенно дейнековская боеподруга. Кольнула синей насмешкой из-под легкого желтого локона: мол, стоишь, остолоп, ну и стой, все равно вокруг меня станешь виться, когда поумнеешь.


Достал "беломорину", прикурил от моей сигареты Виктор Колин: хорошая стрижка, костюм, белая рубашка, галстук. Скрипуче пошутил, оправдывая свой англичанский вид и фамилию:


- Люблю все добротное...


(Спустя время он читал этим голосом добротные, вероятно, лекции там же, где слушал их теперь. А вот - уже не читает. Нет его.)


Вот проходит Юра Берг, аспирант и артист,- благородный профиль, тихий отчетливый голос, манеры и вид джентльмена, он с нами не останавливается, лишь делает жест издалека: мол, рад бы, ребята, с вами потолковать, да некогда...


А Володю Брагинского, наоборот, разбирает жажда общения: он сегодня тоже поэт. Достает из портфеля, читает: "Половой голод".


- Володя, ты же такой обаяха, чего ж ты тогда полово голодаешь?


И я выгляжу не позорищем рядом с элитой: приехавшая повидаться с сестрой тетя Лида ловко скроила мне куртку из синей простроченной ткани, приспособила к ней на всю полу с распахом "молнию", и - носи на здоровье! Я и носил.


Вот по широкому маршу спускается Юра Михельсон: длинная вытянутая фигура, длинное вытянутое лицо,- при виде "избранного общества", собравшегося под часами, глаза его исчезают в улыбке. Пока он подходит, я успеваю услышать с одной стороны: "Сын профессора Михельсона", а с другой: "Сам гениальный композитор, между прочим". Как может музыкальный гений учиться у нас?


- Господа! - обращается он. (Это в 55-м-то году "господа"!) - Я надеюсь, среди нас нет стукачей?