У меня даже бывали подобные сны. Мне снилось, что я вхожу в церковь в юбке с кринолином, под которой ничего нет. Прихожане ложатся на пол в проходе и, когда я иду, смотрят на меня снизу.
В моих импульсах появиться голой и в моих мечтах об этом не было ничего постыдного или греховного. Представляя, что люди смотрят на меня, я не чувствовала себя такой одинокой. И еще: я хотела, чтобы они видели меня обнаженной, потому что стыдилась своей одежды. Я всегда носила потрепанное синее платье — символ бедности. А без платья я была такой же, как и другие девочки, а не оборванка в форме сиротского приюта.
Когда мою маму увезли в больницу, тетя Грэйс стала моим законным опекуном. Я слышала, как ее друзья спорили вечером, когда я лежала в ее постели, и притворялась, что сплю. Эти люди не советовали меня удочерять, потому что с возрастом со мной будет все сложнее и сложнее. И все потому, что у меня такая „наследственность“, как они говорили. Они напоминали о моей маме и ее отце, брате и бабушке — все они были душевнобольными, и говорили, что я наверняка пойду по их следам. Я не знала, что такое душевная болезнь, но понимала, что это что-то плохое. А я лежала в постели и, слушая их, дрожала. Затаив дыхание, я ожидала решения тети Грэйс — отдать меня в приют или удочерить. После нескольких таких вечерних дискуссий тетя Грэйс удочерила меня вместе с моей наследственностью, и я, наконец, уснула счастливой.
У тети Грэйс не было денег, и она все время искала работу. Вот почему она поместила меня в сиротский приют. Я не была против приюта, так как, даже находясь там, я знала — у меня есть опекун — тетя Грэйс. Только позднее я поняла, как много она для меня сделала. Если бы не она, меня бы отдали в какое-нибудь штатное или федеральное заведение для сирот с гораздо более строгим режимом и еще меньшими привилегиями — без права рождественской елки или возможности иногда смотреть фильмы.
В приюте я жила только время от времени. По большей части меня отдавали в семью, которой платили пять долларов в неделю за мое содержание. Я жила в девяти разных семьях, пока не распростилась со статусом сироты. Я совершила это в шестнадцать лет, выйдя замуж.
Все семьи, в которых я жила, объединяло одно — они нуждались в пяти долларах. Но на самом деле я была неплохим приобретением в качестве прислуги. Я была крепкой и здоровой девочкой и могла выполнять почти такую же работу, как взрослые. И я научилась никого не беспокоить — разговорами или слезами.
