Ольга Коровякова. 37 лет В браке (10 лет). Две дочери (4 года и 6 месяцев). Живет в Москве
#ребенокВреанимации
#второйРебенок
Это мгновение должно было стать самым счастливым в моей жизни. У меня были прекрасные роды: без «насилия» и вмешательства, такие, как мечталось, со своей акушеркой, с улыбающимся и поддерживающим врачом. И, пережив последние, самые сложные минуты, я ждала ее крика, ждала ее у груди – этого я была лишена в первый раз из-за планового кесарева. Крика не было. Точнее, был: «Детская реанимация!» Мимо меня пронесли ребенка, совершенно белого и безмолвного. Люди продолжали прибывать.
– Подпишите согласие на наркоз!
Я малодушно подписала. Да что там – я б с удовольствием ушла в какой угодно наркоз, если бы после него можно было проснуться и обнаружить, что все это сон.
Крика все не было. Ева не дышала. На лицах врачей были сочувствие и… страх. Вот от этого страха хотелось провалиться в небытие.
Не сон. Это было моей первой мыслью.
– Как Ева? – преодолев ужас, спросила я.
– Ева, к сожалению (сердце вниз), в реанимации (бешеная радость – жива!).
Все остальное: отсутствие самостоятельного дыхания, судороги – я решила погуглить позже. Сейчас главное: я родила дочь, и она жива.
«Реанимация» – звучит почти как «рай».
Не знаю, что подумала акушерка, но я улыбалась.
1. Реанимация в роддоме – это жизнь по строгому графику. У мамы есть полчаса посещения, раз в три часа на то, чтобы сцедить молоко и «пообщаться с ребенком». Я приходила в реанимацию, сцеживала, и у меня оставалось 15 минут; дочка сначала находилась в лечебном сне, потом ее потихоньку из него вывели, но ничего особо не поменялось – она не двигалась и никак на меня не реагировала. Я говорила ей все эти правильные слова про то, что она сильная и мама ее любит, и бабушки-дедушки ее любят, и все ее ждут, но… чувствовала я себя при этом как человек, который разговаривает сам с собой. И – да, я ее гладила, потому что с самого начала спросила, можно или нет, и оказалось, что да. Она была на ощупь как теплая бархатная резина – совершенно неземной и… неживой материал. Один раз я протащила в трусах телефон и сфотографировала ее (было ужасно стремно попасться), это оказалось очень важно для всех: Ева наконец-то перестала быть абстрактным персонажем – обрела лицо, стала самой собой. Для всех, кроме меня.
