Серьезный фактор риска – детские травмы самого родителя. Возможно, когда он был маленьким, его собственные родители оставляли его плакать и не подходили к нему, а может быть, ругали и наказывали за слезы. Потом у него появляется ребенок, и его плач вызывает неосознаваемые воспоминания о том, как ему было плохо, страшно, безнадежно. У него будет желание не помочь ребенку, а самому забиться в угол или устроить истерику. При этом неконтролируемые чувства и модели поведения могут воспроизводиться помимо воли.
Таким образом родитель оказывается в сложной ситуации. Он время от времени (когда устал, испугался, рассержен) может делать что-то, что сам не считает правильным и допустимым. Например, когда ребенок капризничал, его шлепали. Теперь он стал продвинутым родителем и понимает, что так нельзя. Но вот эмоции захлестывают, он срывается и шлепает, потому что его детский опыт подсказывает ему только такую модель поведения, другой нет. И следующий этап – родитель чувствует вину, у него начинается мучительное раздвоение: он делает одно, а считает правильным другое.
Чем больше у человека конфликт с тем, как его воспитывали собственные родители, тем сложнее ему дается родительство. Когда идет переосмысление детско-родительских отношений на уровне всего общества, всей культуры – того, что можно и нельзя, что хорошо, а что плохо, то, что было нормально 50 лет назад, сейчас нормальным не считается, – очень многие люди оказываются в конфронтации с моделями поведения своих родителей.
Естественно, это все приводит к тому, что очень многие вещи, которые могли бы делаться «на автопилоте», делаются под контролем воли, через оттормаживание непроизвольных импульсов (замахнуться рукой и треснуть ему). Как если бы мы учились ходить после травмы, когда каждый шаг нужно контролировать: куда поставить ногу, куда перенести центр тяжести, чтобы не упасть. От такой ходьбы мы бы очень уставали. Точно так же и с родительством, которое идет «через голову», когда не хватает усвоенных моделей поведения. Повседневная жизнь становится достаточно трудоемким делом, и человек просто истощается от своей родительской миссии.
Попав в такую ситуацию, человек пытается запретить себе «плохие» действия, ругает себя за срывы. И дело становится только хуже. Он подкрепляет невольно те самые модели, которые и привели к проблеме. Вы можете сколько угодно говорить себе: «Что ж ты за сволочь, зачем ты себя так ведешь?» – но от этого ничего не изменится. В этой системе и так все плохо, добавлять сюда еще что-то плохое – это не выход. Вас уже ругали. Уже стыдили. Уже грозили наказать. Помогло это? Сделало вас более уверенным, спокойным, заботливым? Тогда, может быть, уже хватит? Бесполезно мину обвинять в том, что она взрывается. Единственное, что вы можете сделать с миной, – это ее разминировать.
