Рука судьбы или Этюд о предопределенности | страница 6



В целях этого рассказа достаточно будет остановиться только на непосредственно связанных с ним интересных моментах; поэтому в дальнейшем я воздержусь от подробного пересказа различных незначительных событий или детальных описаний Эль-Карнака либо Фив.

На следующее утро после нашего прибытия, запасшись проводником и всей необходимой экипировкой, мы пересекли Нил и направились к чудесной Долине Смерти, к «Гробницам Царей». Едва начало светать. Далеко на горизонте со стороны востока сияла длинная полоса, испускавшая широкий веер световых стрел, что пронзали сердце уходящей ночи, изгнанной прочь, подобно бродяге, этими яростными предвестниками Царя Дня. Перед нами смутно вырисовывалась гряда невысоких холмов, окутанных странной, леденящей душу тишиной, что кажется особенно зловещей за час до рассвета. Гранитное сердце некрополя бдительно оберегало забальзамированные тела царей; быть может, некогда перед ними трепетали народы, но ныне имена их мало кто помнит. Вековая пыль покрывает их величие. Их слава прошла, как исчезнувшие лучи вчерашнего солнца. Время обошлось с ними даже хуже, чем с безымянными мертвецами, не оставившими по себе никакой памяти: будучи при жизни царями, они обречены были стать по смерти добычей бессмертного любопытства. Их извлекают из мест вечного упокоения, покупают и продают, как товар, помещают в стеклянные витрины, и на них со смехом и издевками глазеют невежественные толпы; их тела обнажают, деяния записывают, безумства каталогизируют. И все же, несмотря на этот урок, современный человек предпочитает не замечать подобные перспективы и честолюбиво стремится к величию, божественному или дьявольскому.

Мрачное великолепие и грандиозность пейзажа, окружающего царские могилы, не поддаются описанию. Здесь испытываешь острое чувство завораживающей опустошенности, и с трудом удается подавить дрожь ужаса в сердце и благоговейный страх в душе. На каждом шагу — осыпающиеся руины катакомб и надменных монументов: торжественные свидетели былой славы, скульптурные насмешки над живыми, бесполезные стражи…

В этой долине царит тишина, таящая в своей неподвижности бессвязные слова, пусть камни и не обладают даром речи, а души мертвых давно стали безмолвными призраками.

Взгляд возносится к безграничному голубому куполу небес, распростертому над холмами, затем вновь погружается в могильную тьму, где спят фараоны, и сердца живых содрогаются от страха — не от страха за себя, ибо человеческое «я» здесь ничего не значит, но от ощущения всевластной тайны, именуемой жизнью, и тайны тайн, называемой смертью: ведь смертный не в силах понять, проникнуть в эти тайны, подчинить их себе, и никогда еще не удавалось ему их разгадать.