Ко всему ужасу нашего положения прибавилось и другое: температура в склепе, как мы заметили, быстро падала. Возможно, крайне угнетенное состояние духа сказалось на нашем кровообращении; но, как бы то ни было, холод постепенно проникал внутрь и пробирал нас до мозга костей. И, словно мук холода, темноты и пленения было мало, мы вскоре начали опасаться, что нас ожидает еще одно несчастье.
Наш странный молодой спутник, казалось, страшно страдал от холода: он весь дрожал, и я чувствовал содрогания его тела. Я стянул с себя куртку и накинул ее на плечи англичанина. Внезапно послышался слабый стон, очень похожий на тот, что мы слышали прежде. Я схватил профессора за руку. Он тоже услышал стон и приподнялся, прислушиваясь. И вновь мы услышали тихий стон, но теперь в отдалении. Мы протянули руки — и встретили пустоту: нашего несчастного спутника не было рядом, и мы услышали, как он отползал в дальний угол, чтобы страдать там в одиночестве.
У нас не хватило духу зажечь спичку и вытащить страдальца из его убежища. Мы инстинктивно понимали, что ничего хорошего из этого не выйдет, и потому вынуждены были молча слушать сдавленные стоны, время от времени срывавшиеся с его губ. Наконец его муки достигли апогея, и мы ощупью пробрались через склеп к укрытию нашего спутника, где обнаружили, что конвульсии прекратились, а бедняга в изнеможении лежит на полу.
Бережно и осторожно мы помогли ему подняться и вернуться под сень загадочного саркофага, словно ставшего нашим домом в этом мрачном подземелье. Мы ни словом не упомянули о его страданиях или их причине — и были весьма удивлены, когда он по своей воле начал тихо рассказывать нам свою историю.
— Я чувствую, что обязан поведать вам причину моих страданий, — слабым голосом произнес англичанин, опираясь спиной о закрытый саркофаг. — После этого вы вполне поймете, что ничем не сможете мне помочь или избавить меня от мук. Есть и еще один повод, заставляющий меня говорить — вы можете назвать это слабостью, но подобная слабость свойственна всем людям: я имею в виду желание облегчить душу, исповедаться во всех гнетущих сердце тайнах в тот миг, когда близится конец, прилив жизни сменяется отливом и отхлынувшие волны и пена обнажают все потаенные мели, пески и клубки водорослей.
Через несколько часов, я уверен, мои губы навечно замолчат. Я вынужден сделать это признание по причине, которую объяснит сама моя история; но если случится так, что вы все же сумеете спастись, я прошу вас, в качестве последнего милосердного деяния, навсегда оставить мое тело в этой гробнице.
