— И не подумаю! — кричал я. — Есть и пить буду, а чтобы вырвало — нет.
Тут одна из соседок предложила, что она сама засунет мне палец в горло.
— Ну уж нет! — вскипел я и показал ей кукиш.
— Ах, что же делать, — заохала мама, — промывать желудок не дает, рвоту вызвать тоже не хочет…
— Дармоль, — вспомнила мамаша Келиха. — У меня его много.
— А что это такое? — спросил я.
— Это… это, — начала ласково объяснять соседка, — это такой маленький кусочек шоколада, ты его пососешь — два, три квадратика, а потом тебя пронесет, и все, понимаешь? Конечно, покакаешь на горшок, чтобы мама могла убедиться, что крона из тебя и вправду вышла.
— Не хочу на горшок! — возмутился я. — Ни за что!
— Тогда в тарелку! — засмеялся Тончек Келих, присутствовавший при всей этой церемонии.
— И в тарелку тоже нет, пусть она хоть золотая! — кричал я.
— Хватит ломать комедию! — разозлился отец, вынул из брюк ремень, положил его перед собой на стол и начал строго и твердо задавать вопросы:
— Пойдешь к доктору Чеху промывать желудок?
— Не пойду.
— Примешь дармоль?
— Приму.
— А теперь сам скажи, как мы узнаем, вышла из тебя монета или нет, если ты пойдешь в уборную?
Насмехаясь, подал голос Тончек:
— Он руку подставит! Верно, Звонко?
— Оставь его в покое! — одернула его мама.
Я снова горько расплакался.
— Согласен на горшок? — строго спросил отец.
— Только не здесь, — вырвалось у меня.
— Конечно, конечно, Звонко, — заговорила мамаша Келиха, — поставишь горшок в уборной, только потом позовешь маму… когда все будет сделано.
Договор был заключен, соседка ушла за слабительным, которое я ожидал с нетерпением, предполагая, что дармоль — не шоколадка, а железные пальцы.
Наконец я дождался. Это и вправду были шоколадки в зеленой обертке. Только они оказались более горькими, чем те, что продаются в лавке.
Способ употребления был зелеными буквами напечатан на бумажке.
Я съел один квадратик, второй нужно было принять после еды, третий — незадолго перед сном. В запасе оставались еще три.
— Смотри, разбуди меня, — наказывала мне мама.
Большой синий ночной горшок стоял прямо под лампой, словно это она собиралась какать вместо меня.
Мне предстояло сесть на эту посудину, как только почувствую надобность.
Это и случилось под утро, в канун пасхи. В животе у меня началось громоподобное бульканье, переливание жидкостей, раздавались голоса, в результате я едва добежал до горшка.
Из меня хлестало, как ливень из черной тучи.
Вдруг я услышал, что о дно посудины звякнула монета.
