— Не так-то уж Клину было приятно, — с упреком сказал Бидон.
— Подумаешь, что ему какой-нибудь килограмм рыбы!
— Ну, за ценами он следит, — возразил Бидон, — не упустит случая взвинтить их до небес.
На этом повествование можно было бы и закончить, оставив без всяких пояснений, но, должен сказать, я не стал бы за него браться и не счел бы этот случай достойным внимания, если б набережная в том месте не зияла, как беззубый рот, еще и сейчас, хотя прошло больше пятнадцати лет после того, как Клин выбил из нее клин. Люди перепрыгивают через эту дыру, отправляясь на предвыборные собрания, на совещания той или иной организации, на конференции, съезды и даже не замечают ее или обходят стороной, озабоченные лишь одним — достойным образом выразить свою верность существующим принципам. Им и в голову не приходит спросить, почему ни лоцман, ни другие служащие, ни сельские руководители, несмотря на то что они могли чаще видеть эту дыру, чем рыбаки, земледельцы и другие труженики, не замечали щербину, представляющую опасность и уродующую прекрасную старинную набережную. Некоторые за неимением лучших идей предлагали строить набережные в других местах, новые, дорогие и ненужные.
И все-таки оправдание для начальников, секретарей и председателей есть — ведь в селе и по сию пору не видят ничего противоестественного в том, что катер врезался в причал, что Клин положил глаз на камень, что дыру приходится перескакивать (это лишь вносит разнообразие в мысли и прогулки, так сказать, оживляет!). По-иному и не могло быть, раз само время предопределило место происшествия. И когда наша троица возвращалась после триумфального возмездия, она спокойно прошла мимо дыры, Бидон перепрыгнул ее, он всегда предпочитал кружные пути, и щербину даже не заметили, настолько она казалась им следствием естественного хода вещей.
И таким образом изуродованный причал получил печать неотвратимости.
Перевод с хорватскосербского И. Лемаш.
